Пришествие землян

По большей части Биша была весела и бодра, слишком поглощена чудесами нового мира, чтобы грустить о прошлом. Но порой на нее находило. Однажды Фрэзер обнаружил ее в дальнем углу, печальную и подавленную, в такой глубокой депрессии, что она не могла даже плакать. Он решил, что знает, в чем дело.

— Тебе тоскливо, Биша?

— Да, — прошептала она.

Он попытался разговорить ее. Но это было все равно что говорить со стеной. Наконец он сдался:

— Постарайся не очень скучать по ним, Биша. Я знаю, я — не такой, как твои родители, да и все здесь чуждо тебе, но все равно постарайся.

— Ты хороший, — пробормотала девочка. — Ты мне нравишься. Дело не в этом. Со мной и раньше такое бывало, иногда. Я тосковала.

— Тосковала? О чем?

— Я не знаю. Просто — тосковала.

«Странный ребенок, — подумал Фрезер. — Впрочем, все дети кажутся взрослым странными, ведь они не знают, как справиться со своими эмоциями и новыми переживаниями. Неудивительно, что бедняжка так подавлена. А кто бы чувствовал себя иначе на ее месте?»

Он уложил ее пораньше, а потом, чувствуя странную истому и усталость после напряженной работы, прилег сам.

Проснулся Фрэзер от того, что Биша с рыданиями трясла его, повторяя его имя. Все его тело было словно свинцом налито. Выплывая из сна, как сквозь туман, ничего не понимая, он испуганно спросил ее, в чем дело, и она прошептала:

— Мне было страшно. Ты не просыпался.

— Что ты хочешь этим сказать? — Фрэзер едва не заорал на нее. Он откинулся на подушку, вновь погружаясь в глубины сна, но случайно взгляд его упал на часы.

Он проспал больше четырнадцати часов.

Машинально он потрепал Бишу по плечу и попросил прощения. Он попытался собрать свои мысли, однако его голова была словно ватой забита — полузабвение, летаргическая дрема. Он немного выпил перед сном, но не столько, чтобы проспать даже четыре часа — не то что четырнадцать. Он не делал никакой тяжелой работы. Да, он устал, но обычных восьми часов сна вполне хватило бы, чтобы восстановить силы.

Что-то было не так, и крохотная иголка страха кольнула его.

— И давно ты пытаешься меня разбудить? — спросил Фрэзер.

Девочка показала на стул, стоявший у окна.

— Когда я начала, тень была там. А теперь она здесь.

Около двух часов. Значит, это не сон. Полукома. Иголка страха выросла и превратилась в острый, пугающий кинжал.

— Это та же болезнь, что была в нашем племени, — тихо проговорила Биша, так тихо, что он едва расслышал. — Я принесла ее к тебе.

— Возможно, — пробормотал Фрэзер. Его затрясло, накатил панический ужас. Здесь ему никто не поможет. Он так далеко, он отрезан пустыней. Здесь так легко умереть.

Биша чуть отодвинулась.

— Видишь, проклятье последовало за мной.

Сделав над собой усилие, Фрэзер взял себя в руки.

— Проклятия здесь ни при чем. Есть люди — мы их называем бациллоносителями… Послушай, Биша, ты должна помочь мне. Скажи… Люди твоего племени умирали от этой болезни?

— Нет, но…

Фрэзера снова затрясло — на сей раз от облегчения.

— Ну, тогда это не так страшно, правда? А как же.

— Старейшины говорили, что они непременно умрут, если не убить меня. — Девочка отодвинулась еще дальше, к противоположной стене, потом к двери. Внезапно она вскочила и бросилась бежать.

До затуманенного сознания Фрэзера не сразу дошло, что случилось. Потом он, пошатываясь, поднялся и выскочил вдогонку, на пыльный и холодный солнечный свет.

Он бежал, выкликая ее имя. Он видел ее крошечную фигурку, бегущую вперед между синевато-черным небом и тусклыми оранжевыми песками, и тоже бежал, борясь с невероятной слабостью и апатией, навалившимися на него. Ему казалось, что он бежит уже много часов — сквозь пыль и пронизывающую стужу, но наконец он настиг ее. Биша брыкалась и вырывалась, умоляя его отпустить ее, и ему пришлось ударить девочку. После этого она затихла. Он поднял ее с земли.

— Я не хочу, чтобы ты умер! — прорыдала она.

Фрэзер оглядел безжалостную пустыню и крепко прижал малышку к себе.

— Ты так любишь меня, Биша?

— Я ела твой хлеб, и твой дом укрывал меня от непогоды… — Церемонные фразы, которым она научилась от старших, звучали довольно странно в детских устах, но очень искренне. — Теперь ты — моя семья, мой отец и моя мать, и я не хочу, чтобы на твою голову пало проклятье.

Фрэзер помолчал, не зная, что ответить. Потом мягко проговорил:

— Биша, как ты считаешь: ты мудрее меня?

Она яростно потрясла головой.

— Ты имеешь право сомневаться в этом?

— Нет.

— Какие права у детей в твоем племени, Биша?

— Повиноваться.

— Так вот: больше ты никогда не сделаешь этого. Никогда, слышишь? Независимо ни от чего. Запомни: ты никогда не должна убегать от меня. Ты слышишь меня, Биша?

Она подняла на него глаза:

— И ты не боишься проклятья, даже сейчас?

— Ни сейчас, ни после.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я осталась?

— Ну конечно же, да, дурья твоя башка!

Девочка улыбнулась, очень печально, с тем невероятным достоинством, которое он уже не раз подмечал в ней.

— Ты великий доктор, — сказала она. — Ты найдешь способ снять заклятье. Мне теперь тоже не страшно.