Пришла подруга

Теперь о Кате. Ее новый муж Семен был, не в пример Леше, очень энергичный и целеустремленный. Он защитил кандидатскую диссертацию и намыливался писать докторскую. День у него был четко расписан и организован. Жили они в его двухкомнатной квартире, и там всегда был идеальный порядок и чистота. По воскресеньям Семен делал генеральную уборку, пытаясь привлечь к этому увлекательному занятию молодую жену, но потом, не видя от нее проку, отправлял на целый день к маме, где Катя могла наконец-то всласть наговориться по телефону с несколько подзабытыми ею друзьями и подругами. Еще он еженедельно протирал мебель «полиролью», а на дно всех вазочек наклеил кусочки из сукна, чтобы не царапать полировку. Он, как и Катя, курил, но для этого выходил на лестничную площадку и отправлял туда же курить и Катю, а когда она попыталась сопротивляться и объяснила, что стоять с сигаретой как дура столбом в подъезде она не хочет, купил две маленькие раскладные табуреточки с тряпочными сиденьями и выходил с ней покурить на этих табуреточках, что было еще нелепее, чем стоять столбом. Потом выяснилось, что питаться ежедневно яичницей с помидорами мало того, что поперек горла, но еще и вредно, а есть только бутерброды – увольте, я не в турпоходе, и вообще, обед должен быть обедом, а не черт знает чем. В общем, он начал раздражаться, и все чаще и чаще, и в конце концов из состояния постоянного раздражения не вылезал. И, согласитесь, было от чего: когда жена, вместо того чтобы поджарить кусок мяса, или заквасить капусту, или постирать хотя бы на кухне занавеску, сидит целыми вечерами у телефона, это мало кому может понравиться. Катю же ее Семен совершенно не раздражал, она вообще такого чувства не знала. Хотя эти дурацкие табуретки для курения, суконные донышки и постоянное желание «нормальных щей» тоже кого угодно могут довести до ручки. Но ее, повторяем, ничто не раздражало, хотя через год стало ясно, что их брак себя, что называется, исчерпал, и пора разводиться. Тут как раз объявился преображенный активным трудом первый муж, весь такой энергичный и навеки влюбленный.

Снова была свадьба, мамину комнату и квартиру они обменяли на хорошую двухкомнатную квартиру и стали опять вместе жить-поживать и добра…

Нет, добра они не наживали, поскольку иссякнувший в трудовых подвигах на ниве корабельных холодильников Леша тут же рухнул на диван (правда, уже в их собственной с Катей комнате) и приволок на свое ложе полную наволочку грецких орехов. Он отличался постоянством, и в это понятие входили и его любовь к Кате, и диван, и орехи. Даже вскоре появившаяся дочь Юлечка ничего особенно не изменила. Правда, Кате пришлось на год засесть дома, но девочка росла спокойная и с интересом прислушивалась к телефонным разговорам, которые вела ее мама, одновременно кормя дочь грудью.

Когда наступили новые непонятные времена и стали закрываться расплодившиеся в громадном количестве и, как выяснилось, никому не нужные НИИ, Лешин институт тоже рухнул, но не до конца. Он как бы существовал, Лешу не уволили, но на работе он почти не появлялся («А, там делать нечего»), хотя деньги какие-то ему платили. Совсем крошечные, но «мне хватает», говорил он, пересыпая из кулька в наволочку орехи. Теперь он почти не вставал, листал газеты и пялился в телевизор, время от времени впадая в спячку. Его любимую яичницу приносили ему на диван, и он наловчился есть ее лежа, хотя иногда некоторые кусочки падали мимо рта и размазывались по дивану.

Катины же дела шли довольно успешно, она работала в какой-то лаборатории по сертификации и со своим общительным и, как теперь говорится, коммуникабельным характером находила заказчиков и заключала договора. Ее должность называлась новым словом «менеджер». Она даже могла скопить денег на две путевки в Анталию, на десять дней, но Леша ехать отказался. «И что я там буду делать?» – удивленно спросил он. «То же, что и здесь, – лежать». «А зачем куда-то ехать, чтобы лежать?» «Там ты будешь лежать на пляже», – объясняла Катя. Но в итоге она поехала одна, а на оставшиеся деньги купила там себе премиленькую дубленочку с капюшоном.

Теща Елизавета Петровна вышла на пенсию, чтобы приглядывать за внучкой, у которой, как она объяснила, трудный возраст, пятнадцать лет. Ей, конечно, виднее, она педагог, хотя ничего трудного у Юлечки не было, она росла спокойной и послушной девочкой, плоть от плоти этой семьи, где никто ни на кого не раздражался и не учил жить.

Елизавету Петровну не раздражал даже вечно лежащий на диване зять, а ведь какой ангельский характер надо иметь, видя перед собой постоянно лежащего здорового и относительно молодого мужика, которому все по барабану, который палец о палец и т. д.