Пришлые и ушлые (СИ)

На подгибающихся ногах Вила'Рай поспешил к сидящей в траве эльфийке, присел рядом, обнял и она послушно словно тряпичная кукла привалилась к нему.

— Поцелуй меня! — тихо сказала эльфийка. И подставила мягкие теплые губы.

20.

Поцелуй был хоть и длинный, но получился каким-то умиротворенным. Эльф еще в себя не пришел после навалившегося на него странного ощущения, а его супруга словно думала о чем-то таком важном, что и поцелуй у нее вышел очень непривычным. Не легкий дружеский, не шутливо подначивающий, не страстный, впивающийся, а какой-то новый. Вила'Рай никак не мог понять, что тут не так. Может быть, еще и потому, что 'не так' было все вокруг — и громадное небо с мириадами сверкающих на нем звезд, такое пугающее и бездонное, что иногда эльф ловил себя на мысли, что боится упасть в него, и степь, неуютно широкая, безгранично лежащая вокруг и странноватая шелковистая трава с ее словно живым шепотом, непривычный ветер, обдувающий как ни один нормальный поток воздуха в пещерах, тысячи странных запахов вокруг. Да и то, что его супруга впервые танцевала обнаженной с саблей, открыто, посреди лунной ночи и при нем — было тоже странно. Жрицы Эйлистири отмечали свои ритуалы без посторонних свидетелей и не так, чтобы любой мог их увидеть. Какая-то сказочная была эта ночь, сказочная и дикая. Галяэль уткнулась лицом в грудь мужу, а он мягко погладил ее по сбившимся за время боев волосам. Это тоже было непривычно — шевелюра у эльфийки была всегда пушистой, вкусно пахнущей. А теперь в волосы набились чужие, злые запахи последних дней: и горького дыма горящих жилищ и тяжелый дух крови из ран и сладковатый душок смерти и спертый привкус кирпичной пыли и острый — женского пота. Так от супруги не пахло никогда. Теперь же еще добавлялись и ароматы степи, сухого ковыля, травы, земли, смешиваясь в странном диком сочетании жизни и смерти.

Вила'Рай вздрогнул. С испугом понял, что уснул — вот так, как сидел. Супруга тихо посапывала носиком в его объятиях, сторожевая летучая мышь тоже неподвижно расположилась на расстоянии вытянутой руки. Выругав себя от души, но беззвучно, чтобы не будить жену, эльф тут же послал лазутчицу в небо и та мигом спиральным хаотическим полетом облетела место странного привала своих хозяев. Но вокруг все было тихо и спокойно, никто не подкрадывался к паре беглецов, только серебристые волны освещенной луной травы неслись по степи под теплым ночным ветерком. Это было красиво, и некоторое время эльф любовался зрелищем. Ему доводилось видеть на картинах, что так же выглядит ночное море, только там вода, а не трава. Такое завораживало. На всякий случай навесил вуаль, а то чувствовал себя неловко посреди открытого пространства, под распахнутым до горизонта звездным небом. Супруга спокойно спала у него в объятиях, и эльф вдруг подумал, что и здесь, в этом непривычном мире жить можно. Осторожно, чтобы не разбудить и как можно более нежно погладил жену по гладенькой и такой знакомой спинке тыльной стороной руки — как у всех лукарей пальцы у него были жесткие, мозолистые и никак не подходили для того, чтобы гладить бархатистую женскую кожу. Эльфийка коротко мурлыкнула, как всегда делала при поглаживании, прижалась теснее.

Вила'Рай усмехнулся. Только сейчас до него, наконец, совершенно дошло, что им удалось спастись. И ему и супруге. Они остались живы и будут жить. И это самое важное, что им удалось сделать за прошлое время. Конечно, потерян и дом и все имущество, но, в конце концов, это не самое главное, жили они не богато, в достатке средних горожан, руки–ноги целы и самое важное — они вместе, как и раньше. И хотя тот мир, в котором им предстояло теперь жить, был не таким уютным, как городок в пещерах, но они справятся. То сокровище, которое сладко посапывало у него на груди, было самым ценным, теперь он это понимал совершенно точно. У людей была такая странноватая легенда, что Создатель сделал сначала людей не такими, какие они сейчас, а иначе — двутелыми, на манер кентавров и этих ящероподобных, и потом за грехи и провинности разделил, и потому каждому человеку важно было отыскать среди тысяч окружающих его именно ту, свою половинку. Чушь, конечно, как и все нелепые и дурацкие человеческие мифы, глупее которых только гномские. Но вот сейчас, сидя под куполом неба, эльфу показалось, что что-то в этой глупой легенде было верным. Маленькая лекарка, стойко вынесшая ужас нашествия, была теперь такой же частью эльфа, как его рука или сердце. Он не мог представить себе, что бы чувствовал, если бы не смог спасти ее. И он благодарно и легонечко, мизинцем, единственным пальчиком, на котором кожа не была покрыта жесткими мозолями от тетивы, провел по самому краешку раковины аккуратного остроконечного женского ушка. Тихо подул, убрав непослушную прядку волос с виска. Прикоснулся губами к коже и не смог оторваться, целуя щеку, закрытый глаз и лоб.

— Ммм? — не открывая глаз, спросила, потянувшись Галяэль.

— Ты самая лучшая! — прошептал ей в стоящее торчком ушко муж.