Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Сентиментальная, ограниченная, любившая Гарибальди — Миша над ней до своего позднего прозрения и покаянных слез обыкновенно посмеивался и предпочитал другую кузину, Марию Васильевну Игнатову, им названную Марьей Моревной. Известно о ней не так много, как о Дунечке. Она была образована, тоже окончила Сорбонну, много лет жила в Италии у сестры, отличалась способностями к искусству, однако ни в чем проявить себя не успела и сравнительно молодой в 1908 году умерла. Память о ней Пришвин бережно хранил и художественно переосмыслил, возвысил, она была для него образом «неоскорбляемой женственности», ее появление озаряет неземным светом страницы «Кащеевой цепи». Прекрасная и загадочная женщина, и не случайно ее описание в реалистическом и прозрачном романе окрашено в символистские, декадентские тона. Этот образ будет преследовать Пришвина всю жизнь и определит отношение к очень важным для писателя вещам — здесь закладывалась ни больше ни меньше основа его мировоззрения: отношение к Богу, к женщине, к смыслу и тайне жизни.

Миша Пришвин был, говоря языком современным, трудным подростком. Причина тому кроется, как уверяют нас педагоги, в семье, а в особенности в отношениях между отцом и матерью. И хотя отца своего он знал совсем немного и вряд ли мог в его отношениях с матерью разобраться, позднее написал:

«Мать моя не любила отца, но, конечно, как все, хотела любить и, встречая нового человека, предполагала в нем возможность для своей любви.

Так это в ней осталось до смерти, и с этим самым богатством нищего — возможность в каждом существе найти любовь для себя — родился и я.»

Она овдовела в сорок лет, Миша осиротел в восемь. Об отце вспоминал, что это был человек мечтательный и бездеятельный,

«страшный картежник, охотник, лошадник — душа Елецкого купеческого клуба»,

«человек жизнерадостный, увлекающийся лошадьми, садоводством, цветоводством, охотой, поигрывал в карты, проиграл имение и оставил его матери заложенным по двойной закладной».

За недолгую жизнь Михаил Дмитриевич успел промотать все имущество и влезть в долги, которые выплачивала его вдова, сумевшая невероятным трудом поднять имение и дать пятерым детям приличное образование. Трудно даже представить и понять, чего стоило этой женщине взвалить на свои плечи обузу хозяйства, вникать во все мелочи, за всем следить, вставать с солнцем и проводить целые дни в поле, управляться с мужиками, воспитывать детей, которые все как на подбор были люди непростые.

Но именно отец оставляет ему перед смертью рисунок — голубых бобров, порождает в нем тягу к творчеству.

«Мне выпала доля родиться в усадьбе с двумя белыми каменными столбами вместо ворот, с прудом перед усадьбой и за прудом — уходящими в бесконечность черноземными полями. А в другую сторону от белых столбов — в огромном дворе, тесно к садам, стоял серый дом с белым балконом.

В этом большом помещичьем доме я и родился.

С малолетства я чувствовал себя в этой усадьбе ряженым принцем, и всегда мне хотелось раздеться и быть простым мужиком или сделаться настоящим принцем, как в замечательной детской книге „Принц и нищий“.»

«Принц и нищий» — книга, безусловно, замечательная, но на самом деле все было не так просто, как Пришвин пишет. Судьба предоставила ему в середине жизни вдоволь побыть мужиком, среди мужиков пожить, от мужиков же и настрадаться в годы русской смуты, наконец в конце жизни жить почти что барином в Дунине, и в деревне этой относились к зажиточному советскому классику по-разному. Однако то, что мужиков Пришвин очень хорошо знал и нимало не идеализировал, сомнений не вызывает.

Из всех деревенских образов его самый теплый и чудесный — образ неумехи, безлошадника и бедняка Гуська, которому даже не в чем было пойти в церковь, и вместо воскресной службы он отправлялся ловить перепелов.