Присягнувшая Черепу

Не мне было судить изысканные заведения Домбанга (я провела детство в трущобах восточной окраины среди покосившихся свайных хижин над вонючей водой), но с тех пор навидалась других городов и могла сказать, что Эла говорит не зря. Шесть музыкантов – два барабанщика, два флейтиста и два певца: мужчина в открытом жилете и женщина в ки-пане с разрезами на бедрах – расположились посреди площадки. Играли они лучше всех, кого нам довелось услышать по дороге: громкий будоражащий мотив, исполненный жизни, и в то же время сложный, насыщенный. Нарядные танцоры исполняли перед ними старинный домбангский танец, а сидевшие по сторонам завсегдатаи ладонями отбивали ритм. Голые до пояса подавальщики – отобранные, как видно, по красоте и изяществу, – подняв над головой подносы, легко пробирались через толпу. Женщины в просторных блузах с низким вырезом трудились за стойками: в свете факелов вращали бокалы, подбрасывали, ловили у себя за спиной и ловко разливали золотистые напитки из высоких бутылей.

– А ты не слышала, как я еще в Рашшамбаре сказал, что предпочитаю места потише и потемнее? – ответил Коссал.

Эла выпятила губки, задумчиво окинула взглядом звездное небо и покачала головой:

– Нет, такого не слышала.

– Ты понимаешь, – проскрежетал Коссал, – что я хоть сейчас мог бы отдать тебя богу? Ты стала бы щедрой жертвой.

– А вот и не отдашь.

– Такая уверенность и губит людей.

– Мертвая я уже буду не так хороша.

– Наоборот, в качестве трупа ты будешь прекрасна.

– Если задумал до меня добраться, поспеши, – посоветовала Эла. – Проворства у тебя с годами не прибавляется.

– А в Рашшамбаре ты говорила, что я еще молод.

Эла обхватила его за пояс, притянула к себе. Он, не противясь, позволил ей промурлыкать на ухо:

– Так то было в Рашшамбаре.

Коссал, окинув ее суровым взглядом, отстранился.

– Я найму комнату и лягу спать. И тебе советую, – бросил он мне.

– Но ведь еще нет и полуночи! – воскликнула Эла.

– Ты здесь можешь заниматься чем вздумается, – угрюмо напомнил он жрице, – а девочке завтра с утра работать. Ее Испытание уже началось – в тот момент, когда она вогнала нож в ту несчастную. Значит, до окончания четырнадцать дней. Уже меньше. Не так много остается свободных вечеров для выпивки и танцев.

– Не знаю, – ответила Эла, выпустив его, чтобы обвить тонкой рукой мою талию. – Я всегда замечала, что выпивка и танцы проясняют мысли.

И, не дав мне возразить, она увлекла меня по узкому мостику к гостинице – к столику поближе к музыкантам.

– Ну, – заговорила Эла, выгибаясь и потягиваясь на стуле, – ты наконец мне расскажешь?

На столике между нами стоял графин из дутого стекла – почти полный, уже третий за эту ночь. Жрица потянулась к нему, наполнила мой бокал, а поставив запотевший графин, слизнула с пальцев влагу. Мне она напоминала кошку – нарочитой небрежностью движений.

– Что рассказать?

Она повела пальцем по кругу, обозначив разом весь город.

– Зачем мы здесь.

Я набрала воздуха в грудь, чтобы заговорить, но передумала и просто отхлебнула вина.

– Как я понимаю, – заметила, помолчав, Эла, – ты здесь выросла?

Я осторожно кивнула. Во мне горячо и ярко плескалось вино. Мир казался одновременно широким и тесным.

– И здесь же, – предположила она, не дождавшись ответа, – ты принесла первые жертвы богу.

Я снова отпила из бокала, ощутила розовую жидкость на языке, в горле.

– Если их можно назвать жертвами, – кивнула я.

– Всякая смерть – это жертва.

За плечом Элы посреди пустеющей танцевальной площадки свились в одно целое мужчина и женщина. Ее руки были повсюду, словно прорастали лепестками из его тела.

– Мне показалось, в знакомых местах можно смелее надеяться на удачу, – наконец ответила я.

– Ты хотела сказать: «среди знакомых людей», – поправила она, наклонившись над столом.

Свет играл на ее темной коже, так что казалось, она светится изнутри.

– Все, кого я знала в Домбанге, умерли, – возразила я. – Я их убила, прежде чем уйти.

– Предусмотрительная девочка, – рассмеялась Эла. – Непременно расскажешь, когда будет время.

Я покачала головой и, сама удивляясь твердости своего голоса, ответила:

– Нет, не расскажу.

Наши взгляды на миг скрестились. Я отвернулась первая.

– Пожалуй, пора спать.

– О, бесспорно! Надо было давно лечь по примеру Коссала. – Эла, предупреждая мой ответ, подняла палец. – Но мы не легли, и теперь за нами должок.

– Перед кем же? – заморгала я.

– Перед вином, Пирр! Перед вином!

Она со смехом указала на графин, отражавший свет факелов так ярко, что сам мог сойти за светильник. Мне представилось, что и во мне вино светится розовой луной.

– Ты меня нарочно спаиваешь, чтобы я проболталась.

Слова медленно шли с языка и звучали глупо.

– Конечно, – усмехнулась Эла. – Признаться, секреты я люблю не меньше нарядов.

– А если я скажу, что выбрала Домбанг безо всякой причины? Или что просто хотела его повидать, пока вы не воткнули в меня нож?

Подливая вина в свой опустевший бокал, Эла не отпускала моего взгляда.

– Я пойму, что ты лжешь.

– Это почему?

В ее темных глазах светилось вино.

– Дама своих секретов не выдает, – ответила жрица.

– А моих добиваешься?

– Молода ты еще для дамы.