Присягнувшие Тьме

— Не важно, во что я верю. Меня интересует лишь то, как подобное потрясение могло повлиять на психику фигурантов моего дела.

— Выражайтесь яснее. Каких фигурантов?

— У меня под подозрением Манон Симонис. Возможно, эта молодая женщина перенесла нечто подобное тому, что перенес Люк Субейра. В восемьдесят восьмом году, когда она была в коме.

— Манон ничего похожего не припоминает.

— Это не исключает того, что она пережила негативный предсмертный опыт.

— Допустим, что она его пережила. Допустим даже, что этот опыт превратил ее в убийцу, что совсем невероятно, но какой же у нее был мотив?

— Месть.

Я продолжал притворяться дурачком:

— За что?

— Дюрей, хватит притворяться. Вы не хуже меня знаете, что в восемьдесят восьмом году ее мать пыталась ее убить. И это Манон вполне может помнить, несмотря на всю ее амнезию.

У меня по лицу побежали холодные мурашки. Корина Маньян знала гораздо больше, чем я предполагал. Я подхватил насмешливым тоном:

— Давайте подытожим. В колодце Манон пережила негативный предсмертный опыт. И по-вашему, это потрясение превратило ее в мстительное чудовище, которое выжидало четырнадцать лет, чтобы нанести удар?

— Это гипотеза.

— Которая основывается лишь на шоковом состоянии Люка Субейра?

— Да, и на происходящей с ним перемене.

— Для ареста нужны конкретные доказательства.

— Именно поэтому я пока никого не арестовала.

— Вы хотите снова допросить Манон?

— Да, я намерена допросить ее перед возвращением в Безансон.

— Она этого не вынесет.

— Она не сахарная! — Вдруг ее голос чуть-чуть потеплел. — Дюрей, в этой истории вы и прокурор, и защитник. И вы, мне кажется, доведены до крайности. Если вы действительно хотите помочь Манон, устранитесь. Вы лишь подольете масла в огонь.

Я наконец здорово разозлился:

— Как можно придавать значение свидетельству человека, только что вышедшего из комы? Я знаю Люка двадцать лет. Он сейчас отнюдь не в нормальном состоянии.

— Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Меня как раз и интересует это состояние. Мне важно узнать, может ли такая психическая травма действительно толкнуть на преступление. И если Манон, находясь в состоянии клинической смерти, испытала нечто подобное…

Положение постепенно прояснялось. Мой лучший друг — главное доказательство в обвинении, выдвигаемом против женщины, которую я люблю. Настоящий корнелевский конфликт между чувством и долгом. Чтобы добить меня, Корина Маньян добавила:

— Я знаю гораздо больше, чем вы думаете. Агостина Джедда. Раймо Рихиимяки. Не впервые такое адское видение предшествует убийствам.

— Кто вам рассказывал об этих случаях?

— Люк Субейра. Он даже передал мне собранные им документы.

Я был ошарашен. Мне следовало бы об этом подумать. Я пробормотал:

— Все его досье — сплошные предположения. У вас ничего нет против Манон!

— Тогда вам нечего беспокоиться, — произнесла она с издевкой. — Майор, уже поздно. Больше не звоните мне.

Я громко заорал, выкладывая свой последний козырь:

— Свидетельство под гипнозом юридически неправомочно! Для вас что, ничего не значит формулировка: «добровольно и осознанно»?

— Я вижу, что вы собираетесь заняться правом, это хорошо, — сказала она саркастически. — Но кто говорит о свидетельстве? Я зарегистрировала диалог гипнотизера с Люком Субейра как психиатрическую экспертизу. Люк — добровольный свидетель. Я должна была проверить его психическое состояние. Один из способов такой проверки — гипноз. Убедитесь сами: имеются прецеденты.

Маньян торжествовала. Я возразил без особой уверенности:

— Ваше расследование — карточный домик.

— Спокойной ночи, майор.

В руке у меня звякнул мобильник. Я глупо смотрел на него. Этот раунд я проиграл и был уверен, что Маньян еще не все мне выложила. Я набрал другой номер. Фуко.

В час тридцать ночи его голос звучал бодро.

— Я почти закончил рабочий день, — засмеялся он.

— Над чем потеешь?

— Утопленник. Особый случай, когда в легких нет воды. А ты что поделываешь? Целую неделю ты…

— Ловил рыбу. Тебя это интересует?

— Какую рыбу?

— Не телефонный разговор. Ты в Конторе?

— Еду домой.

— Встретимся в сквере Иоанна Двадцать Третьего.

Я запрыгнул в машину и помчался по Аустерлицкому мосту. Потом по набережной в сторону Нотр-Дам — сквер примыкал к собору. Оставил машину на левом берегу, а потом перешел через проток Сены пешком, инкогнито, по Архиепископскому мосту.

Я перепрыгнул через ограду. Фуко был уже там, сидел на спинке лавочки. Его кудрявая грива выделялась на фоне серой стены собора.

— Это что, — ухмыльнулся он, — заговор?

— Дружеское совещание.

— Я тебя слушаю.

— Судебный следователь из Безансона сейчас в Париже.

— Та, что ведет твое дело?

— Да, Корина Маньян.

— Где она остановилась?

— Это ты мне должен сказать. Я пересекся с ней сегодня утром. Она в контакте с ребятами из здешней Судебной полиции, но я не уверен, что они поселили ее у себя.

— О'кей. Я ее найду. И что дальше?

— Я хочу знать, какой у нее компромат на дочь Сильви Симонис, Манон.

— Ту, что живет у тебя?

Я не ответил на вопрос и продолжал:

— Мне нужно ее досье.

— И только-то? Маньян его, должно быть, держит при себе. Днем и ночью.

— Если только оно не весит тонну.