Присягнувшие Тьме

— Я не был готов к тому, что болезнь будет развиваться столь… стремительно.

— А это не может быть симуляцией?

— Если так, то уж очень искусной.

— Я могу его увидеть?

— Конечно.

— Почему «конечно»?

— Потому что он хочет вас видеть. Именно по этой причине он все разворотил в своей палате. Сначала он разговаривал с судебным следователем, затем потребовал, чтобы пришли вы. Я не хотел поддаваться на его новый шантаж. В результате он все разбил.

Мы продолжали молча шагать вдоль дверей с маленькими окошками. Зукка шел походкой робота, не имевшей ничего общего с его вчерашним упругим подпрыгиванием. Мы вошли во врачебный кабинет. Письменный стол, кушетка, шкафы с лекарствами. Зукка приподнял шторку, за которой оказалось внутреннее окно в другую комнату.

— Он там.

Я заглянул внутрь. Люк сидел на полу, закутанный в плотную белую хламиду, напоминавшую кимоно дзюдоиста. В палате не было ничего. Ни мебели, ни окон. Ручка на двери отсутствовала.

Стены, потолок и пол были белыми и абсолютно гладкими.

— Сейчас он спокоен, — прокомментировал Зукка. — Он под действием психотропного препарата, который помогает прежде всего отделить действительность от бреда. Мы также ввели ему успокаивающее средство. Цифры вам ничего не скажут, но мы дошли до внушительных доз. Я не понимаю. Такая деградация за такое короткое время…

Я наблюдал за своим лучшим другом через стекло. Он не двигался. Эту фигуру с восковой кожей, голым черепом и отсутствующим выражением лица, застывшую посреди пустой комнаты, можно было принять за модерновый перформанс. Олицетворение нигилизма.

— Он сможет меня понять?

— Я думаю, да. Он с утра не проронил ни слова. Я вас впущу.

Мы вышли из кабинета. Когда он вставлял ключ в дверь, я спросил:

— Он в самом деле опасен?

— Теперь нет. Во всяком случае, ваше присутствие его умиротворит.

— Почему вы сами не связались со мной?

— Сегодня ночью вам оставили сообщение у вас на работе. У меня нет номера вашего мобильника. А Люк не смог его вспомнить.

Он взялся за ручку двери и повернулся ко мне:

— Вы не забыли наш вчерашний разговор? О том, что видел Люк в глубине подсознания?

— Вовек не забуду. Вы говорили об аде.

— Эти картины его сегодня преследуют. Старик. Стоны туннеля. Лица. Люк в ужасе. Его ночное неистовство объясняется этим ужасом. Выражаясь буквально, страх выплескивается наружу.

— Значит, это приступ паники?

— Не только. Он агрессивен, зол, циничен. Я не буду вам описывать.

— Вы хотите сказать, что он похож на… одержимого?

— В другую эпоху я бы сказал, что ему не миновать костра.

— Вы полагаете, его состояние ухудшается?

— Уже есть предложения перевести его в Анри-Колен. Это отделение для тяжелых больных. Но, на мой взгляд, пока рано. Все еще может обойтись.

Я проскользнул в палату, и дверь за мной закрылась. Каждая деталь окружения воспринималась мной, словно удар под дых. Белизна светильников, встроенных в потолок. Красное ведро для естественных нужд, стоящее в углу. Матрас, похожий на гимнастический мат, на котором сидел Люк.

— Как дела? — спросил я непринужденным тоном.

— Классно.

Он коротко усмехнулся, затем съежился под хламидой, как будто ему было холодно. На самом деле жара была удушающая. Я ослабил узел галстука:

— Ты хотел меня видеть?

Наклонив голову, Люк икнул. Из-под хламиды показалась нога. Он ее яростно почесал. Я повторил, встав на колено:

— Зачем ты хотел меня видеть? Я могу тебе помочь?

Он поднял глаза. Под рыжими ресницами они казались желтыми, лихорадочными.

— Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.

— Говори.

— Ты помнишь притчу о том, как схватили Христа?

Он принялся декламировать из Евангелия от Луки, уставившись в потолок:

Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: «…Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь — ваше время и власть тьмы».

— Я не понимаю.

— Настал час тьмы, Мат. Зло одержало победу. Назад хода нет.

— О чем ты говоришь?

— О себе.

Он вздрогнул. Казалось, что холод пробрал его до костей, из которых он, собственно, теперь и состоял.

— Я принес себя в жертву, Мат. Я умер, как тогда, в Вуковаре, но на этот раз не будет искупления, не будет воскресения. Сатана меня победил. Он овладевает мной. Я теряю контроль над собой.

Я попытался улыбнуться. Но не получилось. Люк был истинным мучеником. Он пожертвовал не только своей жизнью, но и своей душой. Он не найдет спасения на Небесах, потому что его жертва и заключалась в отказе от этого спасения.

Смех искривил его рот:

— Зато я чувствую полную раскованность. Меня больше не гнетет это вечное побуждение к добру. Я отпустил рычаг и чувствую, как меня уносит…

— Не поддавайся.

— Ты ничего не понял, Мат. Я «лишенный света». В моих силах только свидетельствовать. — Он приставил указательный палец к виску. — Описывать, что происходит здесь, у меня в голове.