Прислуга

– Э-э, да, – осторожно произношу я.

Лу-Анн бросает взгляд в окно – Элизабет, с молочным коктейлем в руках, идет к машине. Лу-Анн придвигается чуть ближе ко мне и спрашивает:

– Твоя мама – надеюсь, ей лучше? – Улыбка Лу-Анн уже не так ослепительна. Она одергивает длинные рукава платья, хотя ей явно жарко – лоб усеян капельками пота.

– Она в порядке. У нее… ремиссия.

– Я очень рада.

Повисает неловкое молчание, мы разглядываем друг друга. Наконец Лу-Анн делает решительный вдох.

– Я знаю, мы давно не общались. – И продолжает, понизив голос: – Просто я подумала, тебе следует знать, что говорит Хилли. Она считает, что это ты написала книгу… ну, про прислугу.

– Я слышала, автор анонимен, – быстро отвечаю я, хотя, возможно, следовало сделать вид, что я ее вообще не читала. При том, что весь город читает. Книга полностью распродана во всех трех магазинах, а в библиотеке на нее очередь на два месяца вперед.

Лу-Анн предупреждающе вскидывает руку, словно останавливая меня:

– Я не хочу знать, правда ли это. Но Хилли… Хилли Холбрук как-то позвонила мне и приказала уволить Ловинию.

Пожалуйста. Умоляю, не говори, что ты ее выгнала.

– Скитер, Ловиния… – Лу-Анн смотрит мне прямо в глаза. – Порой только благодаря ей я могу встать с постели.

Я не спешу отвечать. Возможно, это ловушка, подстроенная Хилли.

– Я прекрасно понимаю, что ты считаешь меня дурочкой, которая соглашается со всем, что говорит Хилли. – На ее глаза наворачиваются слезы, губы дрожат. – Врачи советуют ехать в Мемфис, на… шоковую терапию… – Лу-Анн закрывает лицо, но слезы просачиваются между пальцев. – От депрессии и… попыток…

Так вот что скрывают длинные рукава. Надеюсь, я ошибаюсь, но все равно невольно вздрагиваю.

– Генри, конечно, твердит, что нужно взять себя в руки и смело пуститься в плавание. – С вымученной улыбкой она начинает браво маршировать на месте, но тут же останавливается, и улыбка сползает с лица. – Скитер, я не знаю другого столь же стойкого и отважного человека, как Ловиния. Несмотря на собственные несчастья, она сидит рядом со мной и утешает. Она помогает мне прожить каждый следующий день. Я прочла, что она написала обо мне, как я помогала ей с внуком, и, знаешь, я никому в жизни не была так признательна. Это лучшее, что произошло со мной за много месяцев.

Не знаю, что и сказать. Это первые добрые слова о книге, мне хочется, чтобы она говорила еще и еще. Думаю, Эйбилин тоже не слышала пока ничего подобного. Но одновременно мне тревожно из-за того, что Лу-Анн многое известно.

– Если это действительно ты написала, если сплетни Хилли правдивы, просто хочу, чтобы ты знала – я никогда не уволю Ловинию. Я сказала Хилли, что подумаю, но если Хилли Холбрук вновь поднимет эту тему, я прямо в лицо ей выскажу, что она заслужила не только тот торт, но и кое-что похуже.

– Откуда ты… почему ты решила, что это про Хилли?

Наша страховка. Все пойдет прахом, если тайна шоколадного торта выплывет наружу.

– Может, про нее, а может, и нет. Просто ходят такие слухи, – усмехается Лу-Анн. – Но сегодня утром Хилли всем и каждому твердила, что эта книга вовсе не про Джексон. Кто знает почему.

– Слава богу… – шумно выдыхаю я.

– Ой, Генри скоро вернется. – Она поправляет сумочку на плече. На лице вновь сияет искусственная улыбка.

Лу-Анн направляется к выходу, но в дверях оборачивается:

– И еще кое-что. В январе на выборах президента Лиги Хилли Холбрук не получит мой голос. И, коли на то пошло, вообще никогда.

И с этими словами выходит. Колокольчик деликатно звякает вслед.

За окном мелкий дождик – сверкающие автомобили подернуты туманной дымкой, тротуар поблескивает лужицами. Провожая взглядом Лу-Анн, я думаю: «Как мало все же мы знаем друг о друге». Возможно, я смогла бы хоть немного облегчить ее жизнь, если бы попыталась. Если бы была с ней чуть приветливее. Разве не в этом основная идея нашей книги? Чтобы женщины поняли: мы просто два человека. Не столь многое нас разделяет. Между нами не такая уж большая разница. Совсем не такая значительная, как мне представлялось.

А вот Лу-Анн, она поняла это даже прежде, чем прочитала книгу. А нечто важное упустила именно я.

Вечером я четыре раза звоню Эйбилин, но линия занята. Я сижу в кладовке, уставившись на банки с консервированным инжиром, приготовленные Константайн еще в те времена, когда смоковница не погибла. Эйбилин рассказывала, что прислуга бесконечно обсуждает и книгу, и все, что происходит в городе в связи с ней. Каждый вечер человек шесть-семь звонят ей.

Сегодня среда. Завтра выходит колонка Мисс Мирны, которую я написала шесть недель назад. И у меня в запасе еще десятка два заметок, потому что больше мне совершенно нечем заняться. И думать больше не о чем, только волноваться и переживать.