Прислушайтесь к городу…

В комнате, в отдалении, на стуле сидел Петр Федорович. Он был в форме, чинный и немножко, по-смешному, торжественный. Сидел прямо, глядел добрыми, расплывающимися от усталости глазами. На коленях у него пристроилась сетка с мандаринами.

— Петр Федорович! — удивился Костюк. — Вы?! Давно?

Он рванулся из постели, но слабость в его теле обернулась тяжестью — не пустила.

— Лежи, лежи, только вошел, — уютно поворчал Замятин. — Температура высокая? Простудился или как?

— Да была какая-то. Неважно. Похоже, грипп. Что у нас там нового?

— Да ничего нового, — отвечал Петр Федорович. — Ничего. За день какие новости?

Так всегда отвечал, потому что только космические катастрофы или микроскопические житейские мелочи привлекали тренированное внимание старого пожарного. Средние человеческие беды — жизнь, смерть, увечье, обнищание — лежали в границах привычных, ежедневных явлений, а потому оставались эмоционально не обозначенными.

Правда, кое-что все же обнаружилось.

— Да, — Петр Федорович улыбнулся. — Кстати, твою эту пироманку поймали.

— Кого? — удивился Костюк.

— Ну ту, что вызывала тебя по телефону. По приметам та же самая с сумочкой, что ты рассказывал. Поджигательница.

— Что такое пироманка? — спросила Галя.

Петр Федорович уселся покрепче, поосновательней, стал рассказывать. Оказывается, странные люди есть на свете. Больные они, что ли? Эти люди любят поджигать. Просто так, для своего удовольствия. Подожгут и смотрят, как горит. А потом — пожарных вызывают и наблюдают, как пожар гасят. Странные больные люди.

Петр Федорович запомнил наблюдение Костюка. И когда прозвучал вызов, снял трубку. Повизгивающий насмешливый голос назвал адрес и добавил:

— Поторапливайтесь, пожарнички, пусть красивый капитан приезжает — для него работа!

Красивым капитаном был в их части Костюк — синеглазый, строгий, быстрый.

На вызов Петр Федорович поехал сам. Приехали, развернулись и довольно быстренько пожар погасили. Сила огня была еще незначительной, и помощь подоспела вовремя.

Петр Федорович по сторонам оглядывался, но ничего подозрительного не усмотрел: обычный переполох на пожаре, хозяйка с чемоданами на площадке, испуганные соседи.

А потом смекнул:

— Поезжай, Коновалов, с караулом в часть. Я своим ходом вернусь.

И пошел к ближайшему на этой улице табачному киоску. Пока ходил, съехали машины, толпа рассосалась. Петр Федорович купил папирос, вернулся в опустелый, пропахший бедой двор и в задумчивости курил. Надо было поговорить с кем-нибудь, но с кем? Лучше всего подошли бы старожилы или работники жэка.

Пока Петр Федорович раздумывал, дело прояснилось благодаря своим внутренним законам, которым оно подчинялось.

Раздался крик в подъезде, где недавно горела квартира. Кричала женщина, находившая свое воодушевление в силе грубых слов. Кричала, видимо, другой, которая в защите использовала главным образом визг и восклицания.

Петр Федорович вбежал в подъезд, на лестничную площадку, разнял дерущихся. Одна сквернословка оказалась хозяйкой горелой квартиры, а в другой Замятин признал ту постоянную свидетельницу пожаров, о которой поминал Костюк. И личико линялое, и лопатки худые, и сумка хозяйственная, мятая через локоть перекинута. Хозяйка, отдышавшись, сказала:

— Эта стерва домработницей в соседнем подъезде. Там вчера пожар был, тоже от вас приезжали, абажуры горели. Короткое замыкание нашли. А сегодня я отлучилась, попросила ее с Катькой посидеть. Прихожу — пожар, она Катьку вывела, одела, правда, как надо, а мне говорит: не беспокойся, я уже пожарных вызвала. Это мне — не беспокойся! Добро наживали десятками лет, ковер недавно новый купила, а она — не беспокойся! А потом, пожар уже погасили, Катька мне сказала: зачем тетя Ната на ковер из бутылочки лила? Из какой бутылочки, спрашиваю? Из той, что под мойкой стоит. Ну я и разобралась — под мойкой у меня керосин в бутылках, на лето для керогаза запасла, да многовато, вот и осталось. А эта стерва?..

Ну и так далее. Короче, изъял Петр Федорович подозрительную домработницу и предъявил ее для знакомства нужным людям. Та недолго запиралась: созналась.

Да, я, говорит. Скучно быть домработницей, вот и поджигаю. Она и абажуры эти подожгла, и чердак, и много еще бед наделала. Сама и пожарную команду вызывала.

Капитан слушал Замятина и тихонько, насколько позволяла болезнь, радовался про себя: все-таки глаз становится наметанный, опасность с ходу отличаю.

Посидел немного еще Петр Федорович, а затем и домой собрался.

— Ты ж смотри, — сказал он больному, пожимая руку, — поправляйся. Мне без тебя со всеми этими делами не справиться.

А жена Галя смотрела на них и тоже радовалась. Очень ей нравилась честь, оказанная мужу со стороны Замятина. Была наслышана об этом пожилом пожарном с наилучшей стороны — уважала его и чуть-чуть побаивалась…»

Но пора бы и остановиться: литературный эксперимент хоть и сохраняет внутреннюю связь с жизнью и трудом человека, о котором я пишу, но потихоньку уводит нас в сторону от главной темы, ведь у литературы свои законы.