Прислужник своего «Естества»

Вот теперь она действительно напоминала морскую звезду: руки в стороны, да ноги — широко раздвинуты. Бери меня, сволочь извращённая — не хочу!..

Хочу, конечно.

Ноги теперь располагаются горизонтально, мышцы напряжены, и растяжка у неё действительно — как у балерины: то есть — практически сто восемьдесят градусов. А попозже попробую сделать и побольше: грузов у меня хватает. Проволоки, что крепили её таз и бёдра у мест сгибов, теперь почти полностью скрылись из вида, и, судя по-всему, доставляли ей вполне адекватные мучения — она рычала и выла сквозь зубы. Ничего, голубушка: у меня все рассчитано и проверено: кожу не перережет!

Мне вдруг пришла в голову нехорошая мысль: дай, думаю, поунижаю. Посмотрю, сломлена она, или ещё пытается корчить гордячку. Говорю:

— Если ты сейчас поумоляешь меня отпустить тебя живой после секса, обещаю и правда — отпустить тебя. Только уж, пожалуйста, со слезами и пожалобней.

Ага, как же — поумоляла она. Таких яростных проклятий и ругательств я почитай, лет двадцать ни от кого не слышал. Надо же! А, похоже, там, в театре — культурой-то… И не пахнет! Я до этого слышал такие цветистые обороты только от своей…

Неважно. У меня здесь не автобиографические записки, а дневник проведения опытов по сексуальным извращениям.

Словом, взялся я снова за плётку, да обработал её ноги по всей доступной теперь нежной внутренней поверхности — от коленочек точёных, до самой промежности. Которой досталось, понятное дело, больше всего остального. И так приятно было смотреть, как она конвульсивно сжимается и дёргается!

Напрягала девушка сдуру все мышцы промежности, не понимая, что так доставляет себе гораздо больше мук: надо было читать в детстве в школе мемуары Горького — как его «обрабатывал» дедушка ремнём.

Через двадцать минут, когда она уже даже стонать не могла, закатились снова её глаза — голова откинулась, мышцы и жилы-канаты на шее, которые до этого, казалось, так напряжены, что вот-вот порвутся, исчезли, и тело обмякло на станке — девушка, так сказать, стала временно недоступна.

А ничего. Я не гордый. Подожду.

Правда, чтоб не ждать уж слишком долго, я снова дал ей-таки понюхать из бутылочки с нашатырным спиртом. Сперва она не реагировала, но потом, смотрю, ноздри затрепетали, и голова пытается отодвинуться. Ну, с добрым утром, ласточка моя!

Глаза, когда она их открыла, навели меня на кое-какие нехорошие подозрения. Думаю, не переборщил ли — а вдруг съедет, как говорится, с глузу, или, проще говоря — спятит от перенесённых страданий. Тогда все мои усилия — насмарку. Трахать хихикающее и понимающее происходящее не лучше, чем брюква какая, создание — никакого интереса!

Но вот она проморгалась, и, похоже, хотя бы частично очухалась: смотрит снова с пониманием. И, разумеется, с ненавистью. Если бы взглядом можно было прожигать дырки, во мне бы точно штук восемьсот напрожигали бы! К счастью, я догадался обложиться снаружи асбестом. (Шутка!)

Зато это навело меня на мысль о толстой сигаре, которой можно бы поприжигать эти самые бёдра по нежной когда-то, а сейчас — покрасневшей и вспухшей внутренней поверхности, снабжённой огромным количеством нервных окончаний. Да и всё прочее, где этих окончаний ещё больше, как описано в книге про приключения агента САС, какого-то там Малко… Но эту мысль я запихал обратно в память невостребованной — я ненавижу сигареты. И уж тем более сигары. Курить ради даже такого интересного действия, как прижигание — не собираюсь. В конце-концов, есть, скажем, и моя газовая плитка. И гвозди. И серная кислота. Вот только потом неудобно возиться, оттирая с пола все эти потёки и пятна. Пока не хочу с этим заморачиваться.

Девушка между тем, похоже, полностью очухалась, и вижу, что результаты воздействия плётки ощущает в полную силу. Вот теперь, когда там, внизу, всё у неё распухло, кровоточит и саднит, самое моё время. Вот только…

Как бы снова не отключилась в самый неподходящий момент. От банального обезвоживания — вон как хрипит и сипит.

Подхожу с пластиковой баклажкой, вливаю ей в рот подсоленную воду. И — удивительно! — она уже не выделывается, а действительно жадно эту воду глотает! Чуть не захлёбываясь!

Пей, пей, дурочка. Не понимаешь пока, что это — не сострадание с моей стороны, а банальный расчет.

Просолённое тело и кишечник лучше проводят электрический ток!

Но вот и выпила она полбаклажки. Баклажку убираю. Одеваю пресловутый Дюрекс, и смазываю конец вазелином — иначе внутрь её, солнышка моего столь долго и тщательно подготавливаемого, и не проникнешь…

Всё оказалось даже лучше, чем я себе представлял: куночка у Аминочки моей многострадальной оказалась — просто блеск!

Сразу видно: хоть тут до меня наверняка перебывало немало балерунов, и прочих партнёров по танцам или сексуальным утехам, но девушка сама ещё не рожала. Поэтому всё плотно, упруго, и облегает, как перчатка — руку!

Ну и я уж не подкачал. Растянул удовольствие на целых четыре минуты — дольше сдерживаться не смог: «готов» же был практически!..

Восторг! Нет реально: такого наслаждения я давненько не!..

Ах…