Приснись

— Странное предложение, — заметил Макс, отпив эспрессо. — Но в этом есть определенный смысл. Только… Раз ты предложила, тебе и начинать.

Почему-то я не ожидала такого. Мне хотелось все выведать о Максе, а о себе я не готова была рассказывать самое секретное. Да и не было ничего такого… Хотя…

Рот наполнился горечью, и это был не привкус кофе. Я так долго старалась не вспоминать о том дне, что почти забыла его. Забыла, что сама была убийцей.

— Когда мне было семнадцать лет, я сделала аборт. Убила своего ребенка. Об этом никто не знает, кроме мамы и моей подруги. Теперь вот ты…

Наверное, Максу потребовалось усилие, чтобы голос прозвучал ровно:

— А тот парень?

Я покачала головой:

— Да у меня и не было парня. Это был друг Эдика — моего брата. Эдик утонул в то лето… А его друг утешал меня. Утешил. Я его так любила… Брата, конечно, а не его друга.

— Ты ему даже не сказала?

— А смысл? Я лучше тоже утопилась бы, чем вышла за него замуж. Мама сказала, что она лишилась одного ребенка и не позволит другому испортить себе жизнь. А потом… Потом мне приснилось, будто Эдик должен был вернуться к нам в теле моего малыша. А я… А было уже поздно… Я не дала ему вернуться!

Последние слова вырвались из меня таким воплем, что все в кафе вздрогнули и обернулись. Их взгляды жгли меня электрошокерами, и я вся извивалась от боли, которая столько лет копилась внутри меня.

Подскочив ко мне, Макс крепко обнял и повел куда-то — из-за слез я не разбирала дороги. Очнулась в его машине, где было тепло и играла тихая музыка. Я рыдала у Макса на плече на заднем сиденье, а он ласково гладил мои волосы.

Когда я смогла оторваться от него, он с досадой произнес:

— Зря мы это затеяли… Дурацкая игра.

— Это не игра.

— Верно. Я должен отвечать?

Я промолчала. Мне было не по себе от одной мысли, что он хочет улизнуть от признания.

Отрывисто кашлянув, Макс глухо произнес:

— Ты не поверишь, но мое признание тоже связано с братом.

Он держал меня за руку… Надеюсь, не уловил, как мое сердце сбилось с ритма. То, что Макс рассказывал, уже было известно мне, и все же я ловила каждое слово, калькой накладывая их на услышанное от Жени. Все сходилось. Какая все же чертовщина творилась с ее снами!

В тот момент, когда Макс дошел в своем рассказе до парашютного клуба, мне захотелось зажать ему рот. Вдруг что-то во мне надломится от его признания и придется отказаться от всего, что сейчас так и кипело в сердце? Я любила его в этот предпоследний момент с такой силой — на костер взошла бы! Но пока я еще не знала… Наверняка не знала…

А он, как назло, сделал паузу, описав свой разговор с Матвеенко. Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание…

— А потом?

То, как медленно он цедил слова, просто раздваивало мне сердце тупой пилой. Я дышала из последних сил.

— Потом я зашел в зал, где оставался парашют Матвеенко. У меня с собой был нож. Здоровенный такой кинжал… Сходил за ним в машину. Никого больше не было в той комнате, все как специально. Я увидел уложенный парашют, и что-то во мне рвануло как петарда! Я выхватил нож и со всей силы вонзил его в этот рюкзак. Как в его тело, понимаешь? Я видел, как убиваю его… Потом ударил еще раз и еще, чтобы уже в небе он услышал пронзительный свист, которым смерть окликает его. Обделался бы от страха еще в воздухе, сто процентов! И предстал бы лепешкой из крови, говна и обломков костей… Разве он этого не заслужил?!

Я закрыла глаза. Все было сказано.

А я любила его по-прежнему…

— Не помню, куда я дел нож, но когда вышел из клуба, в моей руке его уже не было. Я стоял как идиот и смотрел на свою пустую ладонь… И мне казалось, что линия жизни на ней укорачивается. Исчезает совсем. А все потому, что я забрал чужую жизнь…

— Он разбился? — Моих сил хватило только на шепот.

Ответа не было целую вечность… Или пару секунд?

— Нет. Я бросился назад и столкнулся с Матвеенко, когда он уже собирался взять парашют. Может, он и сам заметил бы отверстия от ножа, он же опытный инструктор. Но я схватил его первым и сунул палец в дыру. Мы оба прямо окаменели, глядя друг на друга. Потом я швырнул рюкзак ему под ноги и уехал. Вот и все.

«Господи! — взвыла я про себя. — Спасибо, Господи!»

Макса я обняла молча, а он громко сглотнул:

— Это слишком для тебя?

— Да, — отозвалась я.

Он судорожно вздохнул, а я добавила:

— Да, я выйду за тебя, Макс. И буду с тобой в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии… Клянусь любить, заботиться и повиноваться, пока смерть не разлучит нас. Хоть ты и не веришь в клятвы…

Мне почудилось или он всхлипнул?

Лица Макса я не видела, он крепко прижал меня к себе. И в этот момент я ощутила слияние большее, чем возможно, будь мы обнажены… Ведь мы открылись и проникли друг в друга душами, всем, что было в нас, черным и белым, смешались и стали единым целым. Не знаю почему, но я точно знала: так будет всегда. В горе и в радости…

— Я знаю, куда мы с тобой должны заглянуть, — осенило Макса, когда мы оба обрели способность соображать. — Здесь есть лавочка с новогодними игрушками. У меня дома нет ни одной. Мне никогда не хотелось ставить у себя елку…