Prison (СИ)

— Но счастье, как известно, славится своей недолговечностью, — продолжила я. — Кто-то из завистников доложил парламенту о том, что в нашей семье живет огненный человек, вместе с маленькой дочерью. И отцу, чтобы не навлекать на семью опасность, пришлось скрыться. Я даже не помню, как он выглядел. С младенчества я больше его не видела… На этом несчастья не закончились. Люди стали пускать слухи о том, что в доме ювелиров маленькая девочка может нагревать в своих маленьких ладошках вещи, а иногда и вовсе создавать пламя, — я посмотрела на свои руки. Ничем не отличающиеся от обыкновенных человеческих рук они сотворили много дел: и добрых, и ужасных… Я почувствовала, как неприятно и стыдливо заныла совесть. Признаться, никогда раньше я не испытывала муки совести, я была не из того благородного десятка, кому по ночам снятся впервые убитые ими жертвы. Тут меня Духи сделали до удивления черствой. Неужели, действительно, люди меняются?

— Но твоя мать была мудрой женщиной, — продолжила за меня Урд. Видимо, я надолго задумалась. — Она сделала все, чтобы спасти своего ребенка от расправы глупой испуганной толпы.

— Да, — я улыбнулась, вспомнив, гордые глаза своей матери. — Отдав меня в монастырь, она сумела полностью обезопасить мою жизнь. Ни одно живое существо не посягнет на жизнь монаха. Ну, по крайней мере, пока не посягало… А для меня это была честь. Как и для всей нашей семьи. Жрецы не стали углубляться в подробности моей родословной, решив, что раз уж Духи допустили мое рождение, значит, я им была угодна. В монастыре я около двухсот лет… — я снова задумалась, вспоминая безмятежные дни моего монашества. Перед моими глазами проносились восходы, которые мы встречали благодарственной молитвой, послушания, тяжелые и не очень… Чаще всего мне поручали какую-нибудь мелкую и тонкую работу, например, роспись стен храма, видимо, памятуя о моей родословной. Но я никогда не чуралась и грязной работы. Могла часами работать: полоть грядки или заниматься стиркой целого вороха черных одежд…

— Накануне того дня, когда мне сообщили о смерти моей семьи, мама навестила меня и рассказала, что пропало ее кольцо, — на глаза невольно навернулись слезы. Я постаралась незаметно смахнуть их, не позволяя себе показывать свою слабость. — Она будто чувствовала, что грядет что-то неладное. Говорила, что к ней приходили важные гости из парламента и очень заинтересовались, увидев подарок моего отца. А на утро на ее руке красовалась очень качественная подделка. Даже глупо. Они хотели провести такого опытного мастера… Она сказала тогда, что если что-то случится, мне надо постараться любыми способами отыскать кольцо, что это очень важно. Только сейчас я понимаю, что, возможно, она знала, что за камень в украшении. Когда она ушла, я с головой ушла в другие заботы. В ту ночь меня ожидало, своего рода, повышение. Жрицы продолжили рисунок на спине, — прикрыв глаза, мне показалось, что я смогла даже ощутить едкий аромат благовоний, которые зажигали, когда совершали обряд нанесения татуировок. Легкие и быстрые движения жриц приносили какую-то странную «царапающую» боль. И она, на фоне ритмичного постукивания, погружала в легкий транс. Хотя, возможно, все дело в благовониях…

— И они истребили твою семью, чтобы те не попытались вернуть камень, — задумчиво проговорил Всеотец.

— Да, — подтвердила я и задумалась. — Они не рассчитывали, что у кроткого монаха хватит смелости мстить или красть фамильную драгоценность, поэтому обо мне даже не беспокоились, — вздохнула я. — Но они ошибались.

— Смелость ли это была? — Локи прищурился.

— Это было отчаяние, — созналась я. К чему лгать?

Скульд вздохнула, подошла ко мне и нежно приобняла. Она сочувствует? Наверно, предсказательницам не чужды простые человеческие чувства. Такие раны никогда не затягиваются, но вновь оплакивать то, что уже давно оплакано, мне не хотелось. Надо думать не об исходных, а о решении. Но ничто не останется забытым.

— Твой отец хранил камень, который, по всеобщему мнению, был утерян давным-давно, — Урд скрестила тощие морщинистые пальцы и положила сложенные в замок руки на стол. — Его судьба неведома мне, возможно, передав камень твоей матери, а тем самым тебе, он выполнил то, что требовалось от него в жизни. Или он отчаянно скрывается от нашего взора. Но ни мне, ни моим сестрам не видно его. Сейчас важно соблюсти баланс, но при этом не дать Таносу завладеть камнями. Итак, Вернанди? — старушка повернулась к сестре.

Золотоволосая женщина положила руки на стол и закрыла глаза. Она выглядела довольно-таки странно, если об этих трех сестрах можно вообще так выразиться. Ее ресницы слегка трепыхались, будто она спит и видит какой-то удивительный сон. Внезапно, брови взметнулись вверх, и на лице появилось крайне недовольное выражение.