Приспособленцы

Коричневая квадратная дверь блестит глянцем, но тут, вблизи, видно что изрядно исцарапана. Особенно сильно с боку, куда я просовывал ручку чайной ложки. В правом углу дверцы замочная скважина из темно-медного металла. Она с каким-то интересным узорам из отлитых переплетённых маленьких цветочков и врезана прямо по верх толстенного, отслаивающегося слоя лака. Там, где лак отслоился, он уже был не просто исцарапан, а мутно-белый. В месте где я засовывал ложку, лак вообще прилично отошел. Его можно дообдирать уцепившись пальцами. Мои как раз под него залезали. Но я этого не делал, потому как еще за прошлое его отдирание получил устный выговор с предупреждением о получении люле́й, если такое повториться. Я не знаю что такое люля́, но проверять не хочу, так как бабушка их сердито выкрикивала. Вообще дверца, как и весь шкаф-стенка на котором она стоит, очень привлекает меня. Шкаф огромный, как дом, и кажется, я бы запросто мог в нём жить, и мне было бы вполне просторно. Бабушка говорит что он румынский и простоит еще сто лет и ещё моим детям хватит. Окаёмка из пластмассовых стебельков на каждой дверце мне тоже нравится, мне вообще нравилось всё в этом шкаф-стенке. Эти стебельки, как и каждая деталь, тоже отклеиваются и их тоже можно оттянуть, отклеить сильней, и не получить за это люле́й, потому как никто не заметит, я проверял. Железная замочная скважина была только на моей дверце. Зато на ней на одной не было ручки, она давно оторвалась, видимо ещё до меня. До моего рождения. Поэтому для её открывания приходилось применять ложку. Нет, ну можно конечно вставить ключ и открывать им, но мама его давно потеряла. Верней, я его давно свиснул, а мама думает что потеряла. Не то что бы мама закрывала от меня дверцу, и не потому что я был против использования ключа как ручки, просто он такой… желанный, точно как у хитрого Буратино. Он такого же темно-медного цвета, что и весь метал на стенке. С широким загнутым флажком на конце, под форму замочной скважины. А у изголовья настоящее чудо - корона. Завитушки богато гуляли туда-сюда, одинаково по обе стороны стержня, вырисовывая пышную аккуратную корону уважающей себя принцессы. Охх… как же он хорош, какое счастье иметь его! Я чувствовал себя подстать Буратино…

Я оглянулся, притих, не шевелюсь, никого нет, и шагов по близости не слышно. Ну вот, можно засовывать ложку. Ложка с трудом лезет в щель между дверцей и стеной, только двумя руками получается. Это потому что на ручке выпирает узор виноградной грозди, а до другой ложки я не дотянулся.

Так, ложку воткнул, теперь надо одной рукой тянуть её, а другой ловить дверцу, а то опять хлопнет по голове, она же открывается сверху вниз. Не-е-т, больше я этого не вынесу. Как бы тяжело не было открывать одной рукой, вторую я не уберу от головы. Хоп, поймал. Ну как говорит дед – «опыт не пропьёшь»! Вот он, этот запах, сразу бьёт в нос, и в носу начинает чесаться. Запах окочурившихся печенек, деревянных пряников и непрогрызаемых шоколадных конфет «Ромашка», ну, по крайней мере, ромашки на них нарисованы. Нет, на столе есть конечно и свежие, но спрятали то от меня эти! Теперь тянемся на носочках и подтягиваем крышку от тортика, которая теперь посуда, к себе. Бабушка говорит что печеньку можно размягчить в чае, и так она даже вкусней, но сама почему-то так не делает.

Соскребаю с конфеты слой шоколада зубами, а белая внутренность не грызётся, отдам её Машке, она всё ест. Папа сказал: «то, что она ест, больше ни одно животное в мире не ест. Даже какую-то коноплю за сарайкой жуёт».

‒ Я досчитаю до трёх и вы проснётесь. И так. Раз, два, три!

Картинка набирает фокус и я снова вижу её, психиатра по цене элитной проститутки. Одно радует, выглядит она как девушка, которую хочется видеть когда открываешь глаза.

Сказать что докторша была хороша собой, равносильно обману. Она была практически прекрасна! За исключением некоторых не очень значительных нюансов в виде выпирающего из волос уха, и причём только левого. Хотя пышность причёски одинакова по обе стороны головы. И родинки на носу. Родинка аккуратная, маленькая, здорового цвета. И быть бы ей на щеке, ну или хотя бы под губой, было бы самое то. Но она, сука, на носу. Чуть смещена от центра в сторону правой ноздри.

‒ И так, что вы чувствуете?

Я чувствовал эрекцию, но сказал следующее:

‒ Чувствую, что мир не хочет меня, что я лишний в этом мире…

‒ Как, и сейчас? Хм… странно. Но у вас такое прекрасное детство! Что ж. Полежите. Закройте глаза. Подумайте над этим.

И это говорит человек, который возьмёт пять тысяч за каждый час.

– Вы пьёте? – Поинтересовалась она.

Ну наконец-то – думаю я про себя – наконец-то правильный вопрос. Я вообще-то тоже грешу на него, на синего… Ведь не с головой же у меня проблемы в конце концов. Это вообще, наверное, мутировавший похмельный синдром. Сейчас такая экология… вот и мутирует всякое… грипп, корона вирус, трансгендеры, похмельный синдром…

– Да – отвечаю я – употребляю. Возможно даже, злоупотребляю!