Пристрастие к неудачникам

– Предлагали сниматься в порно, – хвастался Костя. – Я согласился, мне просто любопытно было. Конечно, я пришел, повертелся там, посмотрел, как все устроено, и смылся. Мне потом звонил продюсер, орал, но я деньги не отдал. Он в меня влюбился. У меня там все друзья были геи, и все хотели меня уложить. Они так старомодно ухаживают! Но я сразу сказал, что ничего не получится. Просто они не теряют надежды. Так у них принято.

Костя жил в Пятнадцатом квартале, в квартире, которая нигде не заканчивалась.

– Ну ничего себе! – ахнула Настя. – Ты разбогател?

– Через два месяца меня отсюда выгонят. Кончается срок аренды, – ответил тот, разглядывая кусок сыра. – Мерзость! – определил он и выбросил сыр в помойку. – Пойдем в ресторан! У тебя есть деньги?

Настя растерялась.

– А у тебя нет?

– Пятьдесят франков – это деньги?

Настя засуетилась, залопотала… Порывалась рассчитаться за сумку…

– Да наплевать! – отмахнулся Костя.

– Но как ты можешь покупать такие рубашки, если у тебя нет денег? – ужасалась она.

– Ну, пока я ее не купил, у меня ведь были деньги, – он пожал плечами.

– Но… – Настя осеклась.

Хотела спросить, не боится ли он умереть с голоду, выйти на панель, на паперть, но в этой квартире, глядя на Костю в новой рубашке, ощущая запах его духов, невозможно было представить ни голод, ни паперть.

С тех времен Настя стала замечать, что Костя никогда не бывает бедным, даже с последней сотней франков. Он пешком идет на вечеринку, где на гостях надеты миллионы, и с кем-то едет в ресторан, где съедают тысячи, а уходя от женщины с утра, получает несколько сотен на такси.

– И что ты будешь делать, когда постареешь? – настаивала она уже в ресторане.

– Есть столько возможностей… – пока Анастасия с опаской заглядывала в меню, Костя уже заказал для них самое дорогое блюдо и бутылку хорошего вина. – Я могу жениться. Может, впаду в депрессию и стану зависимым от таблеток, которые меня убьют. Или, например, кто-нибудь купит мне ферму, и я буду там доживать, а потом еще и опубликую скандальные мемуары. Или просто заболею и умру в расцвете сил. Лучше всего пусть меня пристрелит обманутый муж.

– Кость, ну я серьезно!

– Я тоже серьезно. Что тут такого несерьезного? Так все в жизни и происходит!

– Ну просто дело в том, что ведь все стараются, чтобы не произошло… – она с подозрением взглянула на блюдо, которое им принесли. – Это вкусно?

– Какая разница? – Костя подцепил вилкой кусок лягушачьей печенки. – Надо же было попробовать.

Спустя несколько часов они сидели на ступеньках и смотрели на закат, размазанный по облакам.

Настя пребывала в смятении. Она не могла сосредоточиться: как относиться к Косте? То ли презирать сквозь жалость, то ли восторгаться и отчасти завидовать, а может, желать его…

В Салерно между ними ничего не было. Они лежали на кровати, и окна были распахнуты, чтобы видеть луну. Настя завернулась в простыню, а загорелый Костя на белом покрывале казался плоским, рисунком на шелке в виде красивого мужского тела.

Костя гладил ее так задумчиво, как некоторые обкусывают ногти, и Настю это и успокаивало, и задевало.

“И куда это приведет? Чем закончится? А если я влюблюсь?” – тревожилась она.

– Ты напряженная, – произнес он.

Настя называла это “гипертонус”. Как у детей. Она почти всегда находилась в этом тонусе – только, может, глубокой ночью, одна, расслаблялась.

Он повернулся и поцеловал ее в живот, через шелк.

Настя думала о том, что может произойти, не как о страсти, похоти, сексе, физической близости. Ей казалось, что это будет обряд, после которого ее посвятят в такие же, как он – и она тоже будет относиться ко всему легко, перестанет тревожиться, и… И вместо классического реализма с перспективой и прочими условностями ударится с сюрреализм, абстракцию, экспрессию.

Она положила руку ему на голову – и он затих. Скоро Костя спал, и у себя на животе она ощущала его дыхание.

Аверьянова не гордилась собой – она ведь была всего лишь трусихой, но договорилась на том, что так было лучше.

В Париже Настя заметила, что Костя ее пугает. Рядом с ним она виделась себе одним из тех магнатов, у которых всегда такое выражение лица, будто они обдумывают план мести, а их многочисленная охрана похожа на преступную группировку. И хочется спросить: “А если из толпы кинут бомбу? А если снайпер? Авария?”…

Аверьянова нередко размышляла о том, что она скучно живет, и все бережет себя, вечно побаивается, вздрагивает от дурных намеков, и что она тот самый, классический, в пяти томах авторства Голсуорси, буржуа, столп общества, которого так и тянет заклевать сарказмом и защипать иронией.

– Меня друзья приглашают в Ниццу, – оповестил ее Костя. – Поедешь со мной?

И Настя вдруг решилась.

В Ницце выяснилось, что приглашали не совсем друзья, а случайные знакомые, и было это давным-давно. Она запаниковала. У Кости денег нет вовсе – она купила ему билет, гостиницы здесь дорогие, а ей еще надо жить на что-то в Москве…

Костя потащил ее в ресторан. Настя едва не плакала: какой ресторан? что они будут делать с чемоданами? где российское консульство?