Пристрастие к смерти

Центром комнатной композиции служил телевизор с семнадцатидюймовой диагональю экрана, который казался не таким анахронизмом, каким был благодаря тому, что позади него стояли зеленые папоротники – их листья завивались вокруг экрана, как живая декоративная рамка. Оконный карниз был уставлен миниатюрными стаканчиками с африканскими фиалками – темно-алыми и розовато-лиловыми в крапинку. Кейт предположила, что это стаканчики из-под йогурта, но убедиться в этом не представлялось возможным, поскольку каждый из них был задрапирован салфеточками, вырезанными из гофрированной бумаги. На полочке с замысловатой резной «спинкой» стояли фарфоровые статуэтки – собачки самых разных размеров и пород, пятнистый олень, полдюжины кошечек в неубедительно грациозных позах, каждая на своей накрахмаленной льняной подстилочке – предположительно, чтобы не поцарапать полированное красное дерево.

Все в комнате было безукоризненно чистым, в воздухе стоял резкий запах полироля. Когда зимой тяжелые бархатные шторы задернуты, здесь, наверное, совсем нетрудно представить себя в другом веке и образе. И миссис Миннз вполне могла бы сойти за часть старинной декорации. На ней были черная юбка и белая блузка, застегнутая до самого подбородка, с приколотой под воротником брошью-камеей. Седеющие волосы спереди высоко зачесаны, на затылке собраны в маленький пучок. Глядя на миссис Миннз, Кейт подумала, что та похожа на стареющую актрису, загримированную для роли викторианской экономки. Единственное, за что ее можно было покритиковать, так это за чрезмерное увлечение помадой и тенями для век. Хозяйка села в правое кресло, указала Кейт на левое, так что Массингему оставалось лишь развернуть один из обеденных стульев. Таким образом, он очутился в неудобной позе: неловко возвышаясь над женщинами, производил впечатление незваного гостя-мужчины среди домашнего женского уюта. В тусклом осеннем свете, просачивавшемся сквозь кружевные занавески и балконную листву, его лицо под копной рыжих волос выглядело почти болезненным, веснушки на лбу напоминали выцветшие капельки крови.

– Нельзя ли закрыть дверь? – попросил он. – Я сам себя почти не слышу.

Балконная дверь была приоткрыта. Кейт встала и подошла к ней, успев заметить справа гигантский сине-белый рекламный чайник над входом в магазин «Керамика на Портобелло» и красочный плакат на стене, приглашающий на ярмарку фарфора. Уличный шум донесся до нее снизу как шуршание перекатываемой морскими волнами гальки. Как только она закрыла дверь, шум затих.

– Так бывает только по субботам, – сказала миссис Миннз. – Мы с мистером Смитом не против. Привыкли. Я всегда говорю, что это частичка жизни. – Она повернулась к Кейт: – Вы живете где-то поблизости, правда? Уверена, что я встречала вас в одном из здешних магазинов.

– Вполне вероятно, миссис Миннз. Я действительно живу недалеко отсюда.

– Ну конечно, это же деревня, не так ли? Рано или поздно здесь все друг с другом встречаются.

– Вы упомянули некоего мистера Смита, – нетерпеливо перебил Массингем.

– Он живет здесь, но вам не удастся его повидать. Да и вряд ли он мог бы вам что-нибудь сообщить. Он странствует.

– Странствует? Где?

– Откуда мне знать? Путешествует на своем велосипеде. Его семья раньше жила в деревне Хиллгейт. Во времена его деда это была настоящая глухая дыра. А теперь там просят за дом сто шестьдесят тысяч фунтов. Подозреваю, что в мистере Смите есть доля цыганской крови – здесь когда-то, после того как снесли ипподром, жила куча цыган, – поскольку он постоянно кочует. Теперь, когда Британские железные дороги разрешили бесплатно провозить велосипеды, ему стало гораздо легче это делать. Вам повезло, что его здесь нет. Он не больно жалует полицию. Слишком часто ваши парни задерживали его ни за что – он просто спал под забором. Вот что плохо в этой стране – больно уж любят у нас задерживать добропорядочных людей.

Кейт чувствовала раздражение Массингема, которому не терпелось перейти непосредственно к делу. Миссис Миннз, словно тоже это почувствовав, сказала:

– Это был для меня настоящий шок, не скрою. Леди Урсула позвонила мне в тот вечер за несколько минут до девяти и сказала, что рано или поздно вы явитесь.

– Вы впервые услышали о смерти сэра Пола, когда позвонила его мать, чтобы вас предупредить?

– Предупредить? Она звонила не для того, чтобы меня предупредить. Я не перерезала горло несчастному джентльмену и не знаю, кто мог это сделать. Конечно, мисс Мэтлок могла бы потрудиться позвонить раньше, чтобы мне не пришлось узнавать о чудовищном событии из шестичасового выпуска новостей. Я как раз размышляла, следует ли позвонить и узнать, не могу ли я быть чем-нибудь полезной, но решила, что их и так наверняка замучили телефонными звонками и лучше подождать, пока кто-нибудь сам не даст мне знать.

– И это оказалась леди Урсула, незадолго до девяти часов?

– Правильно. Было очень любезно с ее стороны. Но мы с ней всегда отлично ладили. Ее называют леди Урсула Бероун, потому что она дочь графа. А леди Бероун – всего лишь жена баронета.