Пристрастное наблюдение (СИ)

Очнулась, когда диванная пружина, уже так сильно впилась в бок, что было невозможно сидеть. Я твёрдо пообещала себе, что если только этот мамин муж окажется, не проходимцем, а хоть сколько-нибудь приличным человеком, принять это предложение и переехать. Девочка с фотографий должна попробовать стать счастливой. Я ей это должна. Я решительно направилась открывать окна.

Уборка уже подходила к концу. И я пятилась спиной вперёд к коридору, домывая пол первой попавшейся тряпкой, когда услышала за спиной лёгкое покашливание.

— Извините, — Евгения?

Я обернулась. Неужели уже шесть? За мной с интересом наблюдал немолодой мужчина в двубортном темно-синем костюме. Он брезгливо, бегло осмотрел комнату и, кажется, даже смутился. Попытался растянуть губы в какую-то понимающую, снисходительную улыбку. Я сразу же вспыхнула и почувствовала, что щеки залила краска.

— А вы Сергей… Сергей…, - я проклинала свою забывчивость.

— Михайлович, — ласково помог он мне. Я отметила приятный глубокий голос. Он, кажется, вполне справился с первым впечатлением презрительного разочарования и его серые стальные глаза сосредоточенно следили за мной, — Звонок не работает, Женя. И дверь не заперта… Тебе, наверное, уже передали о несвоевременной кончине твоей мамы?

Он так и сказал — кончине. Мне захотелось, чтобы он никогда не приходил и одновременно слушать его дальше. Поэтому я молчала. А его это и не сбило вовсе.

— Я знаю, что вы не были близки, — продолжил Сергей Михайлович, как ни в чем не бывало, — но, тем не менее, терять — это всегда не просто. Я надеюсь, что ты с таким же уважением отнесёшься к утрате, которую сейчас переживаем мы с сыном.

Все было сказано весомо и даже как-то строго.

— Конечно, — я не стала возражать.

— Я здесь проездом. В Тамбове нужно было решить некоторые вопросы. Люди, выбравшие мою, так сказать, стезю не могут себе позволить даже погоревать в рабочее время. Но этому я даже рад. Я сам хотел тебя увидеть. Поездка была, как нельзя кстати. Поэтому — сразу к делу. В память о твоей матери, мне хотелось бы, помочь тебе устроиться в большом городе. Ты увидишь, как огромен и разнообразен мир. Преимущества столичного вуза, проживание с регистрацией, и мою протекцию, а если будут успехи, то и стажировку в моем департаменте. Думаю, что тебе хотя бы стоит попробовать и сравнить.

— Это все, — он обвёл рукой комнату, и снова на губах появилась неприятная, обидная усмешка, — не то, что должно окружать такую милую молодую девушку. Твоя мама точно знала, что отсюда нужно бежать. Будущее нельзя построить на таких руинах. Регион бедный, на таком будущем можно сразу поставить крест. Думаю, что ты — Женя, умная девушка, и сама все это видишь.

Под конец его речи я уже еле дышала от обиды.

— И теперь вы, в память о сбежавшей умной маме предлагаете мне пожить у вас в качестве кого? Вам-то зачем такая благотворительность? — я смотрела прямо и хотела ответа. Мне было даже все равно, если бы он разозлился, развернулся и прямо сейчас ушёл.

— Ну, это не совсем благотворительность, — Сергей Михайлович засмеялся, кажется, ему даже понравилась моя честность, — Девочка, я забыл, как ты ещё молода, чтобы шире смотреть на вещи. Ты обиделась на правду, но не стоит! Через полгода наш семейный адвокат подготовит все бумаги, и ты сможешь вступить в наследство. Ты не будешь жить бесплатно или за мой счёт, получишь деньги — сможешь все вернуть. И там не так мало, как, например, эта убогая квартира, в которую нужно вложить еще две ее стоимости, чтобы как-то жить. И я не хотел тебя обижать, поверь Женя. Пока я предлагаю помощь, которую больше так безвозмездно ты нигде не получишь. Мне незачем тебя обманывать, но могут найтись другие люди, которые тебя запросто облапошат ещё до вступления в право наследования, — тут он улыбнулся мне ласково, почти отечески. Приблизился, но не дотронулся до меня, как будто знал, что меня нельзя касаться. И когда я это поняла почему-то защемило сердце, — Мне не нужна шумиха в прессе и громкие разбирательства на телеканалах, о том, как падчерица Пантелеева нарвалась на мошенников и влезла в долги ещё и превышающие будущие выплаты, — дальше все сказано было уже жестко, как удар под дых, — Твоя история, рассказанная журналюгами, вызовет ненужный резонанс. А моя репутация мне очень дорога. Давай так: я прослежу, чтобы получила все причитающееся тебе от матери, а ты получишь свою долю и делай тогда, что хочешь.

Мне стало так стыдно, как будто меня отругали. Я не могла поднять глаза от пола. Я вдруг поняла, что ему просто нет до меня совершенно никакого дела. Пантелеев посчитал меня дурочкой, не имеющей даже амбиций и неприспособленной к жизни. И уж, конечно, попавшей бы в какую-нибудь нехорошую историю. Как оказалось: «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!»* Наверное, они, москвичи, жалеют таких как я.

Его аргументы показались мне неоспоримыми, поэтому вместо ответа я просто молча кивнула. Да и не ждал он уже никакого ответа.