Пристрелите нас, пожалуйста!

– Нет, не все. – Иван Петрович смотрел на него не моргая. – Они нужны мне, как голодному кусок хлеба. Если я сегодня не поем, то мне жить останется недолго. А я вовсе не хочу умирать. Но я дошел до такого состояния, когда все мозги, какие есть, проваливаются в желудок, и он начинает их переваривать за неимением пищи. Я больше не слышу голоса разума, я слышу только голодное урчание в животе. Я не могу ни о чем другом думать, засыпаю с этой мыслью и просыпаюсь с нею же: как мне достать деньги? Деньги, деньги, деньги… Я кругом в долгах. Занимаю в одном месте, чтобы отдать в другом, но дело в том, что в долг мне уже никто не дает. Я не отвечаю на звонки, потому что это могут быть только кредиторы. Мой мобильный давно уже выключен. Не открываю на звонок в дверь, ведь квартира фактически уже не моя. Не выхожу на улицу, поскольку каждый мой выход «в свет» может оказаться последним. Я сижу на дне глубокой черной ямы, и меня потихоньку закапывают живьем. Медленная и страшная смерть, где весь ужас в ожидании. Я готов абсолютно на все, лишь бы из нее выбраться, из этой ямы. И я отсюда без денег не уйду.

Иван Петрович говорил это очень спокойно и очень страшно. Но верзила не испугался.

– Я своего не отдам, – оскалился он.

– А придется.

Какое-то время они стояли друг против друга в молчании. Один был огромен, как меч средневекового рыцаря, другой похож на небольшой, но отлитый из прочнейшей стали и заточенный, как бритва, клинок. И решительность грубой силе ничуть не уступала.

– В доме полно ценностей, – пошел на попятный верзила. – Можешь взять, что хочешь.

– Я возьму, – ответил Иван Петрович. – Но что делать с хозяевами?

– Будто ты не знаешь?

– Ты предлагаешь их обоих?..

– А на кой они нам?

– И… как?

– А ты меня не разводишь? – подозрительно спросил вдруг Ситников. – У тебя в кармане, часом, не диктофон?

– На. Обыщи.

Иван Петрович вывернул карманы. На пол упал кусочек ваты, тот самый, которой он поднял с пола в момент «разоблачения» Ульяны Телятиной. И все. Но и так было понятно, что диктофон в узкий карман джинсов не спрячешь.

– Жучков на тебе нет? – не унимался верзила.

– Ничего нет.

– Вдруг ты перед начальством выслуживаешься? Орден себе решил заработать или прибавку к жалованью? Говорят, вам, ментам, теперь взятки брать нельзя. Чистка рядов. Разве проживешь на такую зарплату? Это же нищета. А вы в нищете жить не привыкли. Вы ж привилегированное сословие.

– Почему ты решил, что я мент? С таким же успехом и я могу на тебя подумать: засланный казачок. Ты меня сейчас подобьешь на убийство, а потом сдашь при попытке осуществить задуманное. Я за пистолет, а ты мне руки крутить. И – звездочку на погоны. Может такое быть, а? Ведь это ты предъявил удостоверение полицейского. Ситников Георгий Иванович. У меня хорошая память. Ты и в самом деле Ситников?

– Ты же сам сказал, что это липа.

– А вдруг не липа? Так кто ты на самом деле?

– А тебе не все равно? Иван Иваныч Иванов.

– А серьезно?

– Серьезно и ты мне не представился. И документов у тебя, в отличие от меня, нет никаких. Вообще никаких. Даже липовых. А почему?

– Я на дело шел, зачем мне бумаги? – нахмурился Иван Петрович. – В машине, в бардачке, есть права. Я сказал правду.

– А словам нынче никто не верит. Предъявите нечто более существенное, сударь.

– А ты, собственно, кто такой, чтобы документы спрашивать? Налоговая инспекция? Или и в самом деле полицейский? Тогда давай по закону, со всеми необходимыми формальностями.

– Да не лезь ты в бутылку. Я ж пошутил.

– И я пошутил. Обделаем дельце – и разбежимся.

– Идет, – кивнул Ситников. – Ты убиваешь бабу, я мужика. И мы в связке.

– Почему это я убиваю женщину?

– Хочешь поменяться? Согласен. Мне меньше хлопот. С бабой управиться проще.

– А парнишка?

– Парнишка управится сам. После того, как мы их пристрелим – подожжем дом, – жестко сказал Ситников.

– Ты хочешь спалить его живьем?

– Он задохнется от дыма. Это не больно.

– Хорошо, – кивнул Иван Петрович. – Значит, нам нужно оружие?

– Именно. Так проще. Не душить же их? Да и оружие надо забрать. С чем пришли, с тем и ушли. Мое мне дорого как память. Мы должны все здесь сжечь, – Ситников вдруг перешел на нормальный человеческий язык. – Соседи видели, как дымился гараж. Хозяин говорил с ними по телефону. Сказал, что запускал фейерверк. Когда приедет полиция, соседи слово в слово повторят то, что услышали от Телятина. Это нормально, спалить дом на Рождество.

– А трупы? С огнестрельными ранениями?

– А кто будет разбираться?

– Да, верно. Следов-то не останется, огонь все уничтожит, значит, чистый висяк. Испорченная статистика. Четыре криминальных трупа никому не нужны. А вот сгорели на пожаре, по собственной неосторожности – это статистики не испортит. Разве что в пожарной инспекции, но это уже другое ведомство. Если все неприятности со смертельным исходом собрать в кучу и циферки эти обнародовать, начнется массовая истерия. А разделить их на всех, то в целом получится средняя температура по больнице, то есть почти нормальная. Хороший план.

– Тогда идем?

– За ключами от гостиной?

– Именно.