Пристрелите загнанную лошадь

Боже, ну почему все так сложно! Почему я вечно сомневаюсь, ищу, просчитываю варианты и никак не могу с собой договориться?! Казалось бы, чего проще — один звонок Туполеву и все сомнения разрешаться.

Но рано. Пока я ничем не рискую, сижу тихой мышкой у Анны Леопольдовны и освежаю кабинет Великого Хирурга сигаретным дымом. Пока можно подождать. Не исключено, что Самоед давно собрал манатки — винтовку, оптику и пару сменного белья, — и скрылся в неизвестном направлении. Я бы на его месте так и поступила. Если уж Софья Иванова смогла додуматься до его существования в доме Колабанова, то специалисты-аналитики из группы Туполева, сделают это тем более.

Впрочем… как сказать. Может быть, именно это странное невнимание к его персоне и показывает — реальной опасности нет. Охранники Туполева не громят квартиру, следователь не опрашивает соседей, только нелепое послание на доске объявлений и говорит о некотором внимании к убийце. Пожалуй, я все делаю правильно. До тех пор пока вокруг колабановского дома тишь да гладь, Самоед будет ждать.

Я достала из тумбы-бара бутылочку с какой-то иноземной и, видимо, полезной настойкой, налила немного в крошечную серебряную рюмочку и медленно выпила.

Гадость страшная. Но выходить из кабинета совершенно не хотелось. В небольшом квадратном зеркале у двери, я несколько раз встречалась глазами со своим отражением, и скажу откровенно, — увиденное в нем, мне очень не понравилось. Я смогла хоть как-то договориться с совестью, смогла причесать, пригладить нервы, уговорить желудок не вибрировать, тоже получилось, но лицо, кожа и глаза не поддавались. Особа с землисто-серыми щеками, провалившимися в черноту глазами и высохшими губами, смотрела на меня из зеркала. Просто старуха Изергиль, какая-то. Еще день два такой жизни и о былой красоте можно забыть навеки.

Прикурив очередную сигарету, я села на подоконник и посмотрела на улицу. Думать об убийце надоело до тошноты. Я полюбовалась площадью перед драмтеатром, порадовалась за нормальных людей, спешащих по своим делам, и попыталась мечтать.

Начало мечтаний получилось, как всегда — напыщенным и глупым. Я и олигарх в огромной комнате с камином. Туполев протягивает мне толстенную пачку денег (почему-то, вероятно для наглядности, восемьсот тысяч евро одной пачкой) и с благодарностью произносит: «Возьмите, Софья. Вы это заслужили». Иванова встает в позу, медленно отводит от себя мужскую руку с деньгами и с пафосом выводит: «Нет. Не надо денег. Я действовала бескорыстно». Стоит еще добавить, мы бедные, но гордые. Ужасная история красиво заканчивается. Благонравная Иванова великодушно возвращает миллионеру деньги его брата. Аплодисментов не будет, зритель замер в восхищении.

Бред сивой кобылы. Однозначно. Если уж мечтать, то о Канарах. Игры в благородство выглядят красиво, но несуразно. Назар четко дал понять — деньги брата ему не нужны. Ему нужна спокойная жизнь, а это стоит дорого.

Но мамочка воспитывала меня в бессребреницах. Уму непостижимо вообразить за раз такую пачку денег, как восемьсот тысяч евро. Моего воображения хватает на восемьсот в рублях и, пожалуй, не тысяч. Все остальное от лукавого. «Деньги надо заработать, — всегда говорила мне мамочка. — Честный труд, спокойная совесть и открытый взгляд должны сопровождать тебя всю жизнь».

Хорошо было любимой о честном труде рассуждать, ее миллионами не соблазняли. А как мне — исхудавшей, бледной и измученной, — отказаться?! Я нормальная российская девчонка двадцати четырех лет. С какими-то принципами («какими-то» они стали после того, как была озвучена их цена — восемьсот тысяч евро, меня заклинило на этой цифре), с неплохими мозгами и нормальными, нормальными желаниями. Я не хочу месяцами копить на новый тюль в квартирку на окраине, я хотела бы придти в магазин и заказать красивые шторы с пышными ламбрекенами. Я хочу красивую мебель в уютный дом. Я не желаю, не желаю всю жизнь копить, копить, копить!! Мне противно унижаться и искать богатого мужа! Я мечтаю о хорошем парне, большом доме, полном детей…

— Софья! — после троекратного стука, дверь распахнулась, и в кабинет зашла Анна Леопольдовна. — Звонит Инночка Серова. Что ей сказать?

Инночка Серова — подруга-нотариус моей свекрови. Утром Анна Леопольдовна не могла ей дозвониться и оставила сообщение на автоответчике.

— Скажите, пожалуйста, что ничего не надо. Спасибо, Анна Леопольдовна, я передумала.

Свекровь скрылась за дверью, и я усмехнулась ей вслед. Как много меняется во мне с каждым часом. Например, вчера ночью я собиралась бегать по городу и вычислять неточности в легенде киллера. Еще утром я уговаривала себя быть усердной, трудолюбивой и деятельной. Сейчас, свесив ноги, сижу на подоконнике и уговариваю себя стать жадной. Неправильно меня воспитывала мама, неподходяще для этой жизни. Другая ушлая девица не сидела бы сейчас на подоконнике, а давно, вскрыв информацию в ноутбуке, смоталась за кордон.

«И получила пулю в голову с приветом от Назара Туполева, — пришла мысль. — Где-нибудь на Карибах или Лазурном Берегу, но Назар точно бы меня достал».