Пристроить Коляна

— И какая? — Элька выпила сок, потянулась закусить патиссончиком, зажмурилась от удовольствия.

— Найти бабу этому гаду. Пристроить Коляна.

1. Утро добрым не бывает…

Я просыпаюсь от сладкого, дико тошнотного запаха.

Открываю глаза, морщусь на яркий утренний свет из окон и напрягаюсь. Окружающий пейзаж нихера не знаком. Но жесткий намек на то, что я у бабы. Все, сука, розовое с переливами.

Это куда же меня занесло?

И почему так тяжело спине? Словно балкой какой-нибудь придавило.

И, самое основное.

ОТКУДА ТАКАЯ ВОНЬ???

Ощущаю себя так, будто на меня опрокинули вагон освежителей для туалета «Нежная сирень». Был такой на заре туманной юности. Мама уважала.

Я, стараясь дышать через раз, пытаюсь аккуратненько так повернуться, чтоб выяснить, что же за слон меня придавил.

Вижу женскую руку, по-собственнически нагло переброшенную через спину и лежащую на моем плече.

Вот она — балка. Чего ж ты такая тяжелая-то?

У руки — накрашенный ярко ноготь. Один. На среднем пальце. Остальные — без украшений. Интересно.

И в принципе, если не обращать внимания на тревожаще-странный маникюр, все остальное мне начинает нравиться.

Не, лица женщины я не вижу.

Но сам факт, что я проснулся в постели с бабой — уже хорошо. Для утреннего мужского организма.

Лучшая профилактика похмелья — качественный минет!

Я мягко наглаживаю лежащую на мне ладонь, прикидывая, как бы ее перестроить пониже, поворачиваюсь еще.

Лица своей любовницы все еще не вижу, только смутные очертания рядом. И чего-то большие они.

Слегка.

Ну, это, наверно, одеяло объемное, да?

Другой рукой шарюсь по кровати, пытаясь найти остальные части, прикрепленные к руке, и немного возбудить, но не сильно. Чтоб захотела сделать приятное, а самому трудиться не пришлось. Это, бляха муха, целая наука!

Натыкаюсь на какую-то тряпку, выуживаю ее на свет божий.

И выуживаю. И выуживаю. И выуживаю…

Как фокусник, который из кармана платочки связанные тянет. И тянет. И тянет.

Примерно на середине фокуса, который мне вообще перестает нравиться, я понимаю, что это трусики.

Хотя, нет. Неправильное слово.

Это — ТРУСЫ!

Это такие трусы, что всем трусам трусы!

ТРУСЕЛЯ!!! ТРУСЕЛИЩИ!!!

Большие, в драматичный леопардовый принт, кокетливо отороченный кружевом. Черным.

Секунды три у меня происходит осознание и переоценка ценностей.

И сразу же — перепостановка задачи.

Потому что я — опер.

И я умею работать головой, даже если она очень много в себя приняла в прошлый вечер.

И да, в школе милиции нам рассказывали, что такое дедуктивный метод.

Это когда из частностей собирается единая картинка.

И в данном случае картинка собралась. Большая такая. Огромная, мать ее!

Колян, это как так случилось?

Это в какой момент ты свернул не туда?

Тебе же всегда нравились маленькие женщины, Колян?

С каких пор тебя тянет на Рубенса?

Короче говоря, задача номер раз — не разбудить спящего мамонта.

Задача номер два — срулить из этой ловушки наивных полицейских максимально быстро и без потерь.

Задача номер три — надраться и постараться забыть это все. А можно треснуться башкой хорошенько и получить амнезию. Тоже неплохой вариант.

Я обдумываю эти вещи уже на ходу. Действуя.

Главная способность опера — думать и действовать одновременно. И еще — уметь вовремя смыться с линии обстрела.

Отшвырнув завоеванный вчера флаг противника в сторону и избегая смотреть на гору под одеялом, я тихим котярой соскальзываю с кровати. Сразу на четыре лапы.

Некстати вспоминаются случаи, когда я, еще молодым парнем, так вот сбегал из общаги медколледжа, с утречка. Пока коменда не поймала.

Черт, Колян, тебе под сраку лет уже, а ты все еще, как кот, по чужим хатам таскаешься…

Секунда на пожалеть себя, и дальше, тихо, тихо, тихо… Одежда моя валяется по всей комнате, обставленной в кокетливых розовых тонах. И, сука, ощущение такое, что ее на мне рвали. И, возможно, зубами. Очень хочется осмотреть себя на предмет комплектности, но явно не сейчас.

Самое главное цело и даже признаки утренней жизни еще совсем недавно подавало, и это отлично просто. Ну, а остальное — уже потом. По факту.

В коридоре, отгороженном от комнаты плюшевой портьерой того же дикого оттенка бешеной розы, что и основной пигмент этого гребанного алькова, нахожу свои кроссы. Интересно. Если я в кроссах, значит, скорее всего, не на байке. Уже хорошо. Ума хватило вчера на пьянку не брать любимого коня.

Куртка валяется на полу, на ней, прямо на темной коже, отпечаток женской ноги в сапоге огромного размера.

Секунду смотрю — и жмурюсь. Сууукаааа… Как хорошо, что я не помню прошлую ночь.

Организм, похоже, защитился.

В куртке нахожу телефон. Разряженный. Больше ничего. Удостоверения нет. Будем надеяться, что я его не просрал. Не должен бы. Потому что, если да, то ходить мне опять в летехах. Второй раз не простят.

Засунут в самую срань, там, где даже вороны не летают…

Занятый грустными мыслями, я пропускаю опасность.

И потому, когда из комнаты доносится сначала шум, потом слоновий топот, а затем на удивление мелодичный голос: «Коленькааа…», я успеваю только замереть в полуприсяде, с одним кроссом на ноге.