Приступить к ликвидации

– Этот фургон еще три сторожа видели. Только никто внимания не обратил. Машина милосердия. Тот, кто придумал это, четко рассчитывал на психологию войны. Санитарная машина, девушка-врач. Наверное, раненые в кузове. Это придумал человек умный.

– Может быть, Розанов?

– Нет, Иван, Розанов хоть и адвокат, но этого придумать не мог. Человек, знающий армию, стоит за этим делом. Помяни мои слова. Подготовленный человек.

– Так они взяли магазины, машину с продуктами. Только вот квартира Минина… У Розанова не нашли ни одной его вещи.

– Значит, они брали ее не для Розанова. – Серебровский повернулся на переднем сиденье: – Трудное дело, Иван.

Белов

– В этом доме он и живет, – показал на длинный дощатый барак оперативник Балашихинского РОМа Вася Паршиков.

Перед этим он час рассказывал Белову о Царевиче. Вася знал его брата Илью, воевавшего на Крайнем Севере. Илья мужик был твердый. Отличник Осоавиахима, стахановец. Витька вроде тоже пареньком был неплохим. Но слабеньким очень. Болел много. В восемнадцать выглядел с натяжкой на шестнадцать лет. По состоянию здоровья на военном учете не стоял. В сорок первом уехал рыть окопы под Клин. Вернулся только в середине сорок второго. Говорил, что работает в военном госпитале. Несколько раз за ним заезжала санитарная машина.

– Какая квартира? – Белов рассматривал грязно-бурую стенку барака. Штукатурка отвалилась, и из стены торчала дранка.

– Пятая. Ты чего смотришь? Неужто в Москве таких нет?

– Да так.

– Ну раз так, пошли.

Дверь в пятую комнату была приоткрыта. Они вошли и поняли сразу, что до них здесь кто-то основательно поработал. Стол был сдвинут, печка-буржуйка валялась на полу, лист жести, на котором она стояла, сорван. Из распахнутого шкафа кто-то повыкидывал все немудреные пожитки, даже матрас на кровати вспороли.

– Чего же они здесь искали? – оглядел комнату Паршиков.

– Это у них надо спросить, – Белов снял шапку, – поработали неплохо.

Они и не заметили, как в комнату вошла пожилая женщина в стеганой душегрейке.

– Вы кто такие будете? – спросила она.

– Мы, гражданочка, из милиции. – Паршиков вынул удостоверение. – А вы кто?

– Я соседка.

– Зовут-то вас как? – Белов вспомнил наставления Серебровского, который говорил, что свидетеля надо брать на обаяние, и улыбнулся.

– Зовут меня Надежда Михайловна. Только сюда уже с Витиной работы приезжали.

– Откуда? – переспросил Белов.

– Из госпиталя, где Витя работает. Девушка в форме и мужчина. Врачи.

– А как девушка выглядела?

– Симпатичная. Родинка у нее под глазом.

– Под каким?

Женщина задумалась на минуту, поводила пальцем по лицу и остановилась: под правым глазом.

– Тут.

– А мужчина?

– Обыкновенный, военный. Высокий.

– Они пешком пришли?

– Нет, на зеленой «скорой помощи» приехали.

– На военной?

– Зеленой, с красным крестом. А какая она, военная или еще какая, я не знаю.

Они шли по улице в сторону шоссе, мимо заколоченных дач и упавших заборов, по тропинке, с трудом протоптанной в огромных девственно-белых сугробах, и Белову казалось, что где-то за углом лежит тропинка, которая приведет его к дому, пахнущему свечами и елкой. Дому, в котором ждут его красивые, веселые люди. Потом он ехал в электричке в Москву. В полупустом вагоне было холодно, и Сергей, прижавшись плечом к промерзлой стене, бездумно смотрел в окно.

Данилов

Считал очка была такая в детстве: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной – кто ты такой?» Глупая считалочка. Но после нее начинали играть в прятки. А у него наоборот. Сначала прячутся, потом считаются, а он водит. Долго уже водит, очень долго. В восемнадцатом он ловил банду Сережи Барина, в двадцатом – Дегунина, в тридцать четвертом – Лосинского, перед войной – Цыгана. Потом Широкова, Гоппе. Это только крупные банды, а сколько он взял налетчиков и грабителей! Водит, все время водит. Такая уж у него судьба. Он водит, а где-то по улицам носится машина милосердия и сеет смерть.

Утром его с начальником вызывали в наркомат. Разговор состоялся неприятный, но, слава богу, короткий.

Начальник ГУББ, глядя куда-то поверх его головы, сказал:

– Когда я работал в Чите, мне все уши прожужжали: Данилов, Данилов. Где ваша хватка, подполковник, где хваленое оперативное мастерство? Медленно работаете, преступно медленно.

На обратном пути в машине начальник МУРа посмотрел на застывшее, каменное лицо Данилова и сказал сочувственно:

– Иван, я такое удовольствие имею ежедневно в пяти инстанциях. Ты успокойся. Но помни: с тебя спрос большой.

Три дня он сам допрашивал задержанных. Баранов не знал ничего, Виктор Розанов тоже.

Ночью Данилов вызвал Никитина и попросил привести Андрея.

– Ты уж извини, что поднял тебя, – сказал Иван Александрович, – но дела так складываются.

Он посмотрел на задержанного, на его горящие сухим светом глаза, на лицо, на котором сразу выступили скулы, и понял, что парень не спит. Не до сна ему нынче.

– Кури, правда, не «Казбек», но все же.

Задержанный взял папиросу, прикурил медленно, посмотрел на Данилова:

– Как паренек этот, в которого я стрелял?