Приступить к ликвидации

Серебровский взглянул на часы. Время тянулось нестерпимо медленно. Он подошел к машине, сел на подножку, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. И сразу всего его наполнило чувство покоя. Легкий ветерок, пахнущий свежестью, прилетел из леса, оставляя на губах горьковатый привкус смолы и березового сока. Мысли Серебровского сразу стали спокойными и размеренными. Все нынешнее ушло куда-то, и подступили воспоминания. В них жили люди, которых любил он, Сергей Серебровский, и которые платили ему тем же. Постепенно ушли куда-то голоса товарищей, смолкли щебетание птиц и шум леса. Серебровский задремал.

— Товарищ полковник, — сквозь сон прорвался голос Никитина, — товарищ полковник.

Серебровский открыл глаза и сразу никак не мог сообразить, где он находится. Так не вязался этот солнечный, чистый, прекрасный мир с тем, чем он занимался этим утром.

— Связной от командира взвода.

— Товарищ полковник, — к машине подошел сержант, — лейтенант Кононов приказал передать: все в порядке.

— Люди в доме есть?

— Так точно.

— Пойдешь с нами. — Серебровский повернулся к оперативникам: — Тронулись.

А утро было таким же, и солнце с каждой минутой припекало все сильнее. Но для Серебровского этого больше не существовало. Все заслонил хутор Стефанчука. И, идя по лесу, Сергей думал о том, как незаметно подойти к хутору, взять хозяина и оставить засаду.

Он уже видел дом. Добротный, бревенчатый, покрытый шифером, и коровник он видел под железной крышей, и колодец.

Всего ничего оставалось до хутора, как из чердачного окна ударил пулемет и тяжелые пули косой срезали ветки берез.

— Ложись! — крикнул Серебровский, срывая с плеча автомат.

Лежа за поросшим мхом стволом ели, он оглянулся, пересчитал ребят: вроде бы все в порядке.

— Раненые есть? — спросил он.

— Нет, — врастяжку ответил Никитин. — Бог миловал.

Дом стоял на поляне, залитой солнцем. Он был мирным и уютным, этот добротно, на долгие годы сработанный дом. Но вместе с тем в нем жила смерть. И неизвестно, кто сегодня останется лежать на этой поляне. Серебровский еще раз посмотрел на дом. Он знал, что сейчас начинается его работа и что уже никто не сможет помочь ему.

Он встал, и сразу же басовито прогрохотал пулемет.

Серебровский прижался к дереву, вынул из кармана платок, поднял его над головой и шагнул из-за спасительных деревьев. Теперь он стоял на поляне словно голый, чувствуя телом леденящую бесконечность черного ствола пулемета.

— Прекратить огонь! — крикнул он чуть хрипловатым голосом и сделал еще несколько шагов.

Дом молчал. И тишина эта ободрила Серебровского, он понял, что люди, сидящие за прочными бревенчатыми стенами, готовы слушать его.

— Я, полковник милиции Серебровский, предлагаю вам сдаться. Дом окружен. Сопротивление бессмысленно. Помните, что добровольная сдача поможет вам…

Выстрела он не услышал, просто внезапно перевернулось небо, и солнце начало постепенно гаснуть.

— Огонь! — крикнул Мишка. — Пулеметчик, пень рязанский, огонь!

Он стеганул из автомата очередью в полдиска по чердачному окну. За его спиной, захлебываясь, бил пулемет, оперативники палили из автоматов по дому.

Никитин прыжком пересек несколько метров, отделявших его от лежащего полковника, поднял его на руки и тяжело побежал к деревьям. Ему оставалось всего шага два, как из окна закашлял, давясь ненавистью, второй пулемет. Пуля куснула его в ногу, но он все же сделал эти два шага и упал.

Оперативники втащили их за спасительные деревья. Серебровский потерял сознание, но был еще жив, только дышал прерывисто и тяжело. Мишка разорвал его набухшую кровью гимнастерку и начал бинтовать простреленную грудь.

Никитин сидел на земле, зло матерясь, рассматривал раненую ногу.

— Ну, — повернул он к Самохину выцветшее от боли лицо, — ты теперь начальник, что делать будем?

— Брать их будем, — жестко ответил Самохин.

— Иди бери, — выругался Никитин, — они тебя как раз дожидаются: где этот капитан Самохин, который нас брать будет?

Подбежал командир взвода.

— Ну что у вас?

— А ничего, — так же зло ответил Никитин, — чай пить собираемся.

— У них три МГ, капитан, — сказал взводный. — Так просто их не взять.

— Значит, так, Самохин. — Костров положил автомат. — Гранаты есть? — повернулся он к взводному.

Лейтенант утвердительно кивнул.

— Прорвусь к дому, а вы меня огнем прикроете. Только патронов не жалейте.

— Ты что? — выдавил Никитин. — Жить надоело?

— Миша… — начал Самохин.

— Все, — сказал Мишка, — среди вас я один фронтовик, у нас такое бывало. Значит, мне и идти… Так где гранаты, лейтенант?

— Сидорчук! — крикнул Кононов. — Неси гранаты.

Младший сержант, первый номер пулеметного расчета, опасливо косясь в сторону хутора, принес вещевой мешок. Мишка развязал шнурок, стягивающий горловину, сунул руку и вытащил тяжелую противотанковую гранату.

— Годится.

Он опять сунул руку и вытянул лимонку.

— Куда столько-то? — спросил Сидорчук.

— Надо так, понял? Значит, слушай меня, — Мишка взял его за отвороты ватника, — запомни, что я скажу, как «Отче наш». Бей по чердаку, не давай этому, с пулеметом, высунуться.

— Я еще один расчет пришлю и пяток автоматчиков, — сказал Кононов.