Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

Он подошел к парадной двери и вошел в маленькую гостиную. Неуверенность в себе теперь наполняла его душу горечью. Он увидел ее сквозь проем кухонной двери — она возилась с кастрюлями. Она оглянулась на него и сказала:

— Иди выпей молока.

Молоко! Когда его отец и брат стоят сейчас в синагоге и молятся Богу, повторяя молитвы запекшимися губами, посиневшими от голода! Он ничего ей не ответил. Он не мог даже заставить себя пройти в кухню, в это благословенное место, где он всегда любил сидеть, наблюдая затем, как она готовит, и рассказывая ей про все замечательные вещи, которые он видел вокруг. Он забрался на стул у стола в гостиной, где никогда раньше не сидел один.

Через несколько секунд молчания она обернулась и увидела, где он сидит. У нее взлетели вверх брови, словно она обнаружила, что он висит на потолке.

— Что ты там делаешь? — спросила она.

Как будто она сама не знает! Он печально опустил взгляд на столешницу. А она уже вышла из кухни и встала в нескольких шагах от него, заинтригованная таким его поведением. Он на нее не смотрел, но видел ее, и сейчас снова, словно впервые, припомнил, что в последнее время у нее очень странный вид и лицо какое-то опухшее. Да и ходила она теперь иначе, так, как будто все время движется в гуще медленно перемещающейся толпы людей.

Она продолжала смотреть на него сверху вниз, не произнося ни слова. Ее брови сошлись на переносице, образовав морщинку, и он вдруг вспомнил, что он — единственный во всей их семье, включая даже его двоюродных братьев и сестер, у кого уши здорово торчат в стороны. «Прижми уши, Мартин, мы въезжаем в тоннель! — Его дядья всегда улыбались, глядя на него. — Откуда он такой взялся? В кого это он такой уродился?» Он не был похож ни на кого из родных, вспомнилось ему сейчас, когда он сидел, а мать стояла перед ним. И у него возникло внезапное ощущение, что их разделяет огромное пространство, сквозь которое они все это время смотрят друг на друга, а он не помнил, чтобы раньше так было.

— Ты не заболел? — наконец спросила она, кладя ему на лоб ладонь.

Он отбросил ее руку, чуть задев при этом пальцем ее живот. И пальцу тут же стало жарко, а в желудке возникло чувство страха, словно его туда ударили острым осколком стекла. Она прикрыла рукой живот, неслышно охнув, — словно где-то в его глубине у нее что-то сжалось, — и он почти услышал это, а она уже повернулась и пошла обратно в кухню. Он воспользовался этим и посмотрел ей в лицо. Оно было словно заперто на замок, погружено в молчание, и в этом полном молчании она вернулась к плите. В последнее время она совсем на него не кричала, вдруг понял он, и теперь перестала при нем одеваться, если он случайно оказывался в это время в спальне, а уходила в чулан и Разговаривала с ним чрез полуприкрытую дверь. Он понимал, что ему не полагается это замечать, как не обращают на это внимания Бен и папа. А теперь он еще понял, что не должен замечать, что она больше не кричит на него, и он сполз со стула, не зная, куда теперь отправиться, а от осознания новой тайны у него будто морозом стянуло всю кожу.

— Ты почему в шорты не переоденешься? — спросила она из кухни.

У него в животе возник спазм, даже рыдание. Еще и шорты! Когда Бену с папой приходится по миллиону раз за день вставать и садиться в синагоге, да еще в шерстяных костюмах! Если б это было в ее силах, она бы разрешила всем делать все, что им угодно, — и этой длинной бороде болтаться в воде, и океану бушевать и реветь. Ему очень захотелось сказать ей, чтоб она пошла и велела папе и Бену переодеться в шорты.

— Давай переоденься, милый, — продолжала она. — Шорты у тебя в верхнем ящике комода.

Стул, на котором он сидел, отлетел в сторону, со скрипом скользнув ножкой по полу. Он понял, что пнул его, и оглянулся на дверь в кухню: да, она уже смотрела в его сторону, и лицо ее было испуганно-удивленным.

— Что это с тобой? — спросила она. Фальшивый тон ее вопроса повис в воздухе возле его лица, словно какое-то жужжащее насекомое.

Он с силой распахнул входную дверь, так широко, что пружина завизжала.

— Мартин, в чем дело?

Она прошла через гостиную быстрее, чем он ожидал, и он двинулся через веранду, желая убежать, но сохранить при этом достойный и гордый вид. Он ощущал некоторую радость от сознания своей правоты, от того, что заставил ее соблюдать Закон. Позади снова завизжала дверная пружина, а он уже гордо удалялся вниз по ступенькам, когда она вышла наружу и ухватила его за плечо:

— Мартин!

Ее голос звучал жалобой, но также и обвинением, он настиг его и внедрился в его самые молчаливые мысли, напрочь разбив его уверенность в собственной правоте. Он попытался вырваться, но она держала его за пиджак, и тот натянулся и съехал назад, так что пуговица застежки оказалась у него под подбородком.

— Мартин! — закричала она прямо ему в лицо.

Волна негодования поднялась у него внутри — чего это она так невежливо обращается с его костюмом, который он так аккуратно носит, и он ударил ее по руке, изо всех сил.

— Пусти! — крикнул он.