Покров темноты быстро сполз с красного грузовика, стоявшего в нескольких ярдах от них. Позади него показался маленький самолет. Гвидо Раканелли ел яичницу и пил кофе, Гай Лэнглэнд наблюдал за ним со слабой улыбкой, не произнося ни слова. Перс смотрел в светлеющее небо, беспрерывно моргая и не обращая особенного внимания на остальных. Он уже покончил с кофе и сунул в рот кусок жевательного табака, тут же начав его сосать.
Небо стало розовым, как днем.
Гай Лэнглэнд провел в песке черту между своими ногами и спросил:
— Так полетим сегодня, Гвидо? — И посмотрел Гвидо прямо в глаза, все еще улыбаясь.
Гвидо с минуту раздумывал. Он был старше двоих других, ему было под пятьдесят. Акцент у него был почему-то как у уроженца Восточного побережья, с резкими и четкими «р». Иной раз он даже казался хорошо образованным. Он повернулся и уставился на маленький приземистый самолет.
— Я вот то и дело начинаю задумываться, на кой черт нам все это нужно, — сказал он.
— Что конкретно? — спросил Гай.
Перс смотрел на Гвидо, ожидая продолжения.
Гвидо почувствовал обращенное на него внимание и продолжил легко и с явным удовольствием:
— У меня там клапан барахлит. Я точно знаю, Гай.
— Да он уже давно барахлит, Гвидо, — проговорил Гай сочувственно.
— Да, я знаю, — ответил Гвидо. Они не спорили, а только искали выход из положения. — И нам едва ли удастся заработать на этом по двадцать долларов на брата — там осталось всего четыре или пять лошадей.
— Мы это и раньше знали, Гвидо, — заметил Гай. Они всегда симпатизировали друг другу.
— Там можно и шею себе свернуть — и за двадцать долларов.
— Черт, ты ж отлично знаешь эти горы! — возразил Гай.
— Ветер нельзя разглядеть, Гай, — сказал летчик.
Теперь Гай понял: Гвидо готов лететь. Понял он и то, что Гвидо просто хочется четко представить себе все ожидающие их опасности, чтоб их было хорошо видно и их можно было пересчитать; после чего он полетит, невзирая на них.
— Летишь туда вдоль какого-нибудь ущелья, потом выходишь из него, а потом снижаешься туда, где эти сучьи дети пасутся, и только собираешься сесть, как тебя швыряет к земле какой-нибудь проклятый шквал, и все кончено.
— Я знаю, — сказал Гай.
Воцарилось молчание. Гвидо потягивал кофе, рассеянно глядя в сторону самолета.
— Я просто каждый раз начинаю об этом думать, — проговорил он.
— Ну что ж, — вступил Перс Хаулэнд. — Все же это, черт побери, лучше, чем поденщина.
— Тут ты чертовски прав, Перс. Точно лучше, — задумчиво сказал летчик.
— Видал я, как гибли парни, которые никогда не поднимались в небо, — произнес Перс.
Двое остальных знали, что его отца убил бык — это было уже давно, — и он присутствовал при его смерти. Да и сам он не раз ломал себе руки на родео, а однажды бык азиатской породы ударил его копытом в грудь.
— Один раз на родео около Салинаса я видал, как одному парню башку начисто оторвало лопнувшим тросом. Они этим тросом втягивали лошадей в кузов грузовика. И эта голова покатилась, как шар в боулинге. Прокатилась, наверное, ярдов двадцать пять, пока не стукнулась о столб ограды, только тогда остановилась. — Перс выплюнул табачную жвачку и повернулся к Гвидо. — У него усы были. Странная штука! Я и не знал, что у него усы. Никогда не замечал. Пока не увидел, как голова остановилась, и вот вам пожалуйста — все усы в пыли.
— Пыльные, значит, были усы, — улыбнулся, несмотря на воцарившееся похоронное настроение, Гай.
И все улыбнулись. Время на секунду остановилось, словно зависнув в воздухе. Они ждали. Наконец Гвидо сдвинулся с места, повернулся на одной ягодице и объявил:
— Ладно, пошли. Пора мотор прогревать.
Гвидо наклонился, рукой опершись о землю, поднялся на ноги, крутанувшись всем телом, и выпрямился. Гай и Перс Хаулэнд уже шагали к грузовику, Перс подтягивая штаны на живот, распираемый завтраком, Гай, как старший, более бодро и нетерпеливо. Гвидо стоял, держа раскрытую ладонь надогнем, и наблюдал затем, как они стали втаскивать в кузов шесть огромных покрышек от грузовика. К каждой была проволокой прикручена веревка длиной в двадцать футов с петлей на конце. Прежде чем забросить покрышки в кузов, Гай проверил веревки, желая удостовериться, что они прочно закреплены и петли в порядке и готовы к тому, чтобы арканить.