Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

— Я ж тебе так и сказал, еще в первый раз, когда мы только встретились, так ведь? — Гай растянул губы в улыбке. Он уже чувствовал, что предвкушает, как они вечером будут выпивать у Рослин.

Перс снова заговорил:

— Этот жеребенок в любом случае не принесет нам и пары долларов. Как ты думаешь, может, нам его там и оставить?

— Ерунда. Ты знаешь, что он тогда сделает? Потащится следом за грузовиком прямо в город.

— Да, наверное, потащится, — согласился Перс. И сплюнул в окно табачной жижей.

Через двадцать минут они добрались до лагеря и погрузили бочку с бензином в кузов, уложив ее на три свернутые постели, затем сунули туда же алюминиевый ящик с провизией и поехали в Боуи. Проехав минут пятнадцать в молчании, Гай сказал, что хочет вскоре поехать на север и заняться теми сотнями лошадей, что, как все считают, обитают в тамошних горах. Но Перс Хаулэнд уже спал глубоким сном, сидя рядом. Гаю хотелось поговорить о такой экспедиции — они уже приближались к Боуи, и он уже представлял себе, как Рослин опять будет над ними насмехаться, и ему было совершенно ясно, что он каким-то образом снова не сумел сам с собой разобраться и все для себя выяснить; он потратил три дня, чтоб заработать тридцать пять долларов, и не видел способа, как это объяснить, чтобы такое объяснение имело смысл, и такая ситуация здорово его бесила. Но он тем не менее понимал, что все так и должно было быть, именно таким образом, даже если он никогда так и не сможет это никому объяснить. Он протянул руку и ткнул Перса в бок, тот открыл глаза и повернул голову в его сторону.

— Так поедешь со мной на север, к Тайбоун, а?

— О'кей, — ответил Перс и снова заснул.

Гай теперь почувствовал себя спокойней — молодой напарник не оставит его одного. И поехал дальше, вполне всем довольный.

Солнце весь день немилосердно жгло светло-желтую равнину. Ни муха, ни жук, ни змея не осмеливались выбраться наружу и напасть на четырех лошадей, привязанных там, или даже на жеребенка. Они почти два часа скакали галопом, и когда приблизился вечер, стали бить копытами твердую глинистую землю, надеясь добыть воду, но ее там не было. Ближе к вечеру поднялся ветер, и они развернулись к нему задом, повернувшись мордами к горам, откуда они прискакали. Время от времени жеребец улавливал запахи горных пастбищ и пытался пуститься туда, к высокогорным полям, где он всегда пасся; но привязанная к покрышке веревка натягивалась и выгибала ему шею, и, сделав несколько шагов, он поворачивался к ней мордой и взбрыкивал в воздухе передними ногами, колотя ими небо. Затем опускался и снова застывал на месте.

С наступлением глубокой синей темноты ветер задул сильнее, путая им гривы и задувая их длинные хвосты им между ног. Ночной холод заставил жеребенка подняться на ноги, и он прижался к кобыле, стремясь к теплу. Под зеленоватым светом взошедшей луны пять лошадей поморгали, закрыли глаза и заснули. Жеребенок снова улегся на твердую землю и забрался кобыле под брюхо.

Высоко, в пустых пространствах гор, трава, которую они щипали нынче утром, в темноте распрямилась. Там, где трава была сочнее и гуще, где все еще было сыро от весенних дождей, уже начали исчезать отпечатки их копыт. Когда первый розовый проблеск зари следующего дня осветил небо, жеребенок поднялся и, как всегда на заре, отправился куда глаза глядят в поисках воды. Кобыла затопталась на месте, и ее копыта застучали по твердой глине. Жеребенок повернул голову и вернулся к ней, встав рядом с пустыми глазами, нюхая теплеющий воздух.

Мимолетная встреча с жокеем

Тут прямо как в самом шикарном салуне, это лучшая забегаловка в Нью-Йорке, верно? Тут даже в сортир не зайдешь, если у тебя из ушей не торчат стодолларовые купюры. Ты только погляди вон туда, на того седого бездельника и на его шлюху, он там надирается, чтоб выкинуть из башки память о собственной жене, а все для чего? Да чтоб покувыркаться с этой Сью, которой он в любом случае уже за все заплатил. Я их всех просто обожаю. И сам я навсегда связан с ними, с этим миром, с этой жизнью, со всеми этими подонками.