Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

— Не знаю, как это сказать. В идею, наверное. Идею… — Он некоторое время подыскивал нужное слово, потом, кажется, прекратил. — Понимаете, во время войны он охотился за немецкими подводными лодками. И влюбился. В это великолепное море, в это солнце. Это было, конечно же, еще до того, как сюда хлынули туристы, еще до прихода сюда современной технологической цивилизации. В порту работали конные повозки, а пляжи были — ну как девицы невинные, так он однажды выразился. Сплошная бедность, но еще не испорченная. Вот он и размечтался, как переедет сюда жить, и состряпал этот проект свой — плавать на катере с острова на остров и демонстрировать фильмы. Мне иной раз кажется, что все в его затее очень просто, — он и впрямь хотел начать тут хоть какое-то дело. Так со всеми бывает, надо думать, но некоторым это представляется абсолютно необходимым — стать родоначальником чего-то, изобретателем, человеком, который зачинает что-то новое. Я говорю так, потому что у него было очень хорошее место в Нью-Йорке, дом в Гринвич-Виллидж, полная чаша. Но там он ничего не начинал, никакого нового дела. Он, некоторым образом, жаждал боя, мне кажется. — Винсент засмеялся и помотал головой. — А вот и это место, если угодно.

— Думаете, он стремится делать добро?

— О да, очень стремится, но я пришел к выводу, что это, наверное, для него не главное.

— Значит, он желает вроде как сделать себя заново. Создать что-то.

— Думаю, да.

Левин смотрел на грунтовую дорогу, на все эти рытвины и булыжники впереди. Детей у него не было, и он уже давно пришел к убеждению, что эта его «недостаточно активная сперма» — большая удача. Отец из него просто не получился бы, и, уж конечно, не теперь, когда ему почти сорок. Главное, он полностью располагал своим временем и посвящал его пианино, да и Адель тоже. И никаких сожалений на сей счет. Или, может быть, она думает иначе? Он трясся в этой маленькой машине, ударяясь коленями о приборную панель, и размышлял о том, действительно ли Адель довольна их бездетным статусом, как старается это показать. Вспоминал он о мучительных намеках, жестах, о слезах, что однажды заметил у нее на глазах, когда она глядела на колыбель новорожденного сына одного их приятеля. Он даже внутренне застонал от этих воспоминаний. И зачем его занесло на Гаити, в это бессмысленное место, где он ничего не понимает? Он чувствовал себя потерянным, брошенным и внезапно задумался, а любит ли его Адель, а также о том, не был ли ее отказ ехать с ними и остаться в городе вызван какой-нибудь иной причиной. Странная мысль — она никогда и ни за что не изменила бы ему. Но все же, все же… И эта мысль тут же расцвела ярким цветом и оформилась окончательно: она ждала до самой последней минуты, когда ему уже было поздно отказываться от поездки, и осталась там, имея полную свободу гулять по этому непостижимому городу, белая женщина, совершенно одна…

Они проехали не более полумили по шоссе, когда Винсент снова свернул на грунтовую дорогу, и по ней они внезапно выехали на поляну; там стоял черный бак, прислоненный под углом к склону горы, как отдыхающий монстр; множеством перепутанных труб он был соединен с несколькими баками поменьше, установленными на разной высоте, ниже и выше его. Невдалеке громоздилась поленница из сосновых бревен высотой в два человеческих роста, стояли бетономешалка, дубовые и стальные бочки. Вокруг спали собаки и бродило с полдюжины рабочих, они пили воду, смеялись или просто пялились в пространство.

Левин выбрался из машины, и к нему подошла Дениз. Винсент пошел к бакам вместе с Дагласом, тот что-то ему объяснял на ходу. Дениз, понизив голос до заговорщического шепота, сказала:

— Знаете, у нас есть фисгармония.

— Да, я ее заметил.

— Может, вы нам сыграете?

— Ох! Ну… — Откуда она узнала, что он играет? Непонятные вопросы всегда утомляли его. Он даже был не совсем уверен, что говорил Винсенту о том, что он и Адель пианисты, но тут голос Винсента заставил его повернуться к бакам.

— Ты просто обязан выслушать меня, Даг! — кричал он. А Даглас чуть не из кожи вон лез, пытаясь перебить приятеля, возводил глаза к небу, топал ногой. — Я знаю, что это для тебя значит, Даглас, но это все ошибка, тебе нельзя начинать это дело без профессиональной консультации.

— Ты!..

— Нет! — выкрикнул Винсент умоляющим тоном. — Я не специалист, я тебе уже сто раз это повторял, и я не стану нести ответственность…

— Но давление вовсе не…

— Я этого не знаю, и ты тоже не знаешь! Я прошу тебя подождать! Просто подождать, ради всего святого, пока не найдешь кого-нибудь…

— Не могу я ждать, — тихо проговорил Даглас.

Потом это долго еще будет поражать Левина, но в тот самый момент, как Даглас перестал кричать и замолк, в отдалении стихла и жужжавшая там бензопила. Будто весь мир теперь прислушивался к тому, что здесь происходит.

— Почему ты не можешь подождать? — спросил Винсент, на удивление легко справившись с раздражением.

— Я болен, — ответил Даглас.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня рак.