Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

— Как насчет завтра? Мне, правда, придется сперва разобраться тут кое с чем…

Питер встал. Левин тоже поднялся и благодарно протянул руку. Ощутив мощное пожатие, он поймал себя на чувстве, будто вознесся с земли на небо.

Грузовик «лендровер» двигался тяжело, дизельный мотор грохотал и стучал, как железная бочка с металлоломом. На Питере были светло-коричневая рубашка и белые парусиновые штаны, разбитые рабочие ботинки на толстой подошве и бейсбольная кепочка с эмблемой команды «Тексако». Рукава рубашки он аккуратно закатал, обнажив мощные загорелые руки, туго обтянутые кожей, как лошадиный круп. За передним сиденьем во всю длину был разложен матрас, прикрытый клетчатым одеялом, в головах валялись две подушки. Управляющий отелем «Густафсон», с которым Левин болтал у входа, растянул губы в улыбке, при виде этого подъезжающего к ним транспортного средства, и отпустил гадкое замечание насчет того, что «матрас этот повидал немало интересных жизненных ситуаций». Питер выглядел просто отлично — чистое, сильно загорелое лицо. Казалось, его очень увлекла эта идея, он был гораздо менее осторожным и сдержанным, чем вчера, во время их первой встречи. Когда они выехали из города и начали взбираться вверх по дороге к сосновому лесу, он сказал счастливым голосом, словно предвкушая отличный пикник:

— Я туда, наверх, не ездил с тех пор, как был мальчишкой.

— А туда есть другая дорога?

— Нету. Почему вы спросили?

— Мне кажется, что это не та, которую я помню. Разве здесь не было леса?

— Наверное, был.

Питер переключил передачу с четвертой на третью, чтобы преодолеть подъем, где ему в некоторых местах пришлось переключаться даже на вторую. По обеим сторонам до самого горизонта тянулась пустая земля, рассыпающаяся в пыль и сухой песок. В памяти Левина все еще сидела картина леса.

А перед ними лежало серовато-бежевое пространство каменистой пустыни, с которой содрали почвенный слой.

— Как далеко до самого верха?

— По крайней мере час езды. Может, и больше, при такой-то дороге.

— Винсент говорил, тут здорово воруют лес.

— Да тут все воруют, — отозвался Питер.

— Никакие могу поверить. — Левин махнул рукой в сторону пустынного ландшафта.

Питер только кивнул в ответ. Трудно было представить, что он сейчас думает. Он резко затормозил, остановился и стал изучать рытвину глубиной фута в два, пересекавшую дорогу. Потом осторожно съехал в нее и так же осторожно выбрался. Жесткая рама грузовика вся сотрясалась и стонала от напряжения.

— Господи, насколько я помню, здесь была хорошая дорога.

— Эрозия. Без этих деревьев последний ураган буквально все выдул отсюда.

— Кажется, тут все загублено навсегда.

Питер чуть кивнул.

— Можно сказать, они пожрали собственную страну и прогадили ее.

Питер посмотрел на него, и Левин пожалел о своем взрыве; здесь все зашло так далеко, что негодование уже никак не могло перейти в терпимость или снисходительность.

По сути дела, негодование Левина напомнило Питеру о людях, которых он знал мальчишкой. Его отец, а потом и бабушка и мать тоже говорили нечто в этом роде, словно здесь что-то еще можно и нужно было сделать. Эта мысль показалась ему привлекательной, интересной, как старый джаз, но более абстрактной. Ему нравился ритм, но слова казались глупыми и устаревшими.

Затем дорога стала такой ухабистой, что Питеру пришлось хвататься за ручку двери, чтобы не свалиться на Левина, тот упирался в приборную панель. Левин не припоминал ничего подобного. Справа появились какие-то люди и нечто похожее на столы, установленные прямо на обочине. Петер съехал на каменистую почву и остановил грузовик. Подальше от столов кучками стояли лачуги — небольшое селение. «Для Питера это тоже нечто совершенно новое, как и для меня», — подумал Левин.

Здесь были почти сплошь женщины — в каком-то рванье, каждая суетилась возле своего стола, на котором разложила товары, совершенно неуместные здесь, где не бывает никаких покупателей. Питер и Левин прошлись вдоль столов, кивая женщинам, едва отвечавшим на их приветствия. На столах лежали старые гребни и расчески, разномастные столовые приборы — ножи, вилки и ложки, некоторые ржавые, — а на одном столе стояли старые бутылки с шариковым запорным клапаном, ставшие матовыми от солнца и дождя, а еще лежали крышки от бутылок, карандаши и огрызки карандашей, изношенная обувь… и повсюду торчали, сдувая с товара пыль, босые, бледные от недоедания ребятишки, кому-то из них не было и года. Питер взял со стола маленькую ложку с нечитаемой гравированной надписью и дал женщине денег. В конце концов они остановились и огляделись. Люди делали вид, что не смотрят на них.

— Зачем они это делают, откуда здесь покупатели?

Питер пожал плечами, этот вопрос, кажется, вызвал у него приступ раздражения, словно Левин позволил себе громко разговаривать у могилы. Они пошли назад к грузовику.

Остатки того, что было дорогой, обозначали несколько футов срезанного ограничительного троса, который когда-то отмечал ее обочины.

— Так я не ошибся? — спросил Левин. — Здесь действительно раньше был лес, верно?