Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна

Он повернулся на барном табурете и оказался лицом к лицу с маленьким человечком с очень светлой кожей, в сером клетчатом пальто и серой шляпе и в до блеска начищенных черных ботинках. Это был коротышка, весь округлый, и Мейер сообразил, что сам он тоже таких же размеров и даже того же возраста приблизительно, и тут ему вдруг померещилось, что он уже никогда не напишет ни единой пьесы.

Коротышка оказался человеком с хорошими манерами — это было ясно сразу, — манерами, свидетельствующими об определенных деньгах. Деньги проглядывали из того, как он держал паузу, из того, как сидело на нем пальто, из некоего невыразимо снисходительного выражения его глаз, и Мейер мгновенно представил себе такое же выражение в глазах его жены, тоже коротышки, завернутой в норку, дожидающейся мужа в нескольких шагах от них в сгрудившейся у стойки толпе.

После длинной паузы, в течение которой Мейер не произнес ни звука, коротышка спросил:

— Вы Мейер Берковиц?

— Совершенно верно, — ответил Мейер, и бурлящий в крови алкоголь заставил его жадно глотнуть воздуху.

— Вы меня не помните? — спросил коротышка, и левый уголок его красных губ искривила слабая улыбка.

Мейер попытался протрезветь. Ничего в этом округлом лице не вызывало в его памяти никаких откликов, но он сознавал, что вовсе не так уж пьян.

— Боюсь, что нет. А кто вы?

— Так вы меня не помните? — искренне удивился коротышка.

— Нет. Кто вы?

Мужчина отвел взгляд, не то чтобы раздосадованный, скорее просто не привыкший к тому, чтобы разъяснять, кто он такой; однако, проглотив гордость, снова посмотрел Мейеру в глаза и спросил:

— Неужели вы не помните Берни Гельфанда?

Все подозрения, что успели возникнуть у Мейера, молниеносно исчезли. Он явно знавал этого человека, где-то и когда-то. И почувствовал, что просто обязан вспомнить.

— Берни Гельфанд… Мне ужасно жаль, но я не помню, где мы с вами познакомились. Где это было?

— Я четыре года сидел рядом с вами на уроках английского в школе «ДеВитт Клинтон»!

Мозг Мейера уже давно наглухо закрыл все воспоминания о школьных годах. Но это имя — Берни Гельфанд — все же всколыхнуло опавшие листья в самом дальнем углу памяти.

— Я помню ваше имя, да, кажется, припоминаю.

— Да ладно вам, дружище, неужели вы и впрямь не помните Берни Гельфанда? С кудрявыми рыжими волосами? — С этими словами он приподнял серую фетровую шляпу и обнажил голый череп. Но в его глазах не было никакой иронии, они были явно обращены назад, в прошлое, в старшие классы школы, где были его пылающие рыжие волосы и его место рядом с Мейером Берковицем. Он снова надел шляпу.

— Простите меня, — сказал Мейер. — У меня отвратительная память. Но я помню ваше имя.

Гельфанд, явно расстроенный, может быть, даже рассерженный, но все еще пытающийся улыбаться и, несомненно, переполненный сентиментальными воспоминаниями и жгучим интересом, проговорил:

— Мы были лучшими друзьями.

Мейер умоляющим жестом положил руку на рукав серого пальто Гельфанда:

— Я в этом не сомневаюсь. Просто сейчас никак не могу вспомнить. Я хочу сказать, что вполне вам верю. — И он засмеялся.

Гельфанд, кажется, успокоился и кивнул.

— Вы не слишком изменились, вы знаете? Я имею в виду, если бы не борода, я бы вас сразу узнал, в ту же секунду.

— Да, конечно… — Мейер все же чувствовал, что чем-то его обидел, и поэтому послушно спросил: — Чем вы занимаетесь? — Он уже был готов слушать долгую историю успешной карьеры.

Гельфанду явно понравился этот вопрос, и он гордо поднял брови:

— Я занимаюсь производством подплечников.

В животе у Мейера забулькал смех: пальто Гельфанда и впрямь было здорово подбито на плечах ватой. Но он тут же вспомнил, что существует целая индустрия этих подплечников, и важность, какую Гельфанд придавал своей профессии, уничтожила всякие следы улыбки на лице Мейера.

— Да неужели, — проговорил он с подобающей торжественностью.

— О да! Я — генеральный директор, возглавляю все дело, везде, до самой Миссисипи.

— Не может быть! Ну, это просто здорово! — Мейер испытал огромное облегчение. Было бы ужасно, если бы Гельфанд оказался неудачником. Или, скажем, возглавлял «все дело» только в Новой Англии [47]. — Я очень рад, что вы добились такого успеха.

Гельфанд бросил взгляд куда-то вбок, давая Мейеру возможность как следует переварить эти его достижения. Когда же он снова посмотрел на Мейера, то не сумел оторвать взгляд от потрепанных рукавов вельветового пиджака и расхристанной манжеты, выглядывающей наружу.

— А вы чем занимаетесь?

Мейер опустил взгляд в стакан. Ему не приходило в голову ничего путного. Он потрогал пальцем стойку бара красного дерева, но мыслей никаких не было, все заслонил шок. В голове бушевало негодование; он узнал это ощущение и с радостью его встретил. Потом посмотрел прямо на Гельфанда, который за время этой паузы напустил на себя вид благосклонной жалости.

— Я писатель, — сказал Мейер и стал следить, как белки Гельфанда застывают в гримасе, искаженной чужой славой.

— Вон как! — удивленно воскликнул Гельфанд. — И что же вы пишете?