Присвоить тебя

– Ты поверишь, если я отвечу, что до конца и сам все еще не понимаю? – натянуто улыбаясь, спрашивает Тимофей, глядя не в глаза, а на ладонь Захара, которую, кажется, не планирует выпускать. – Ты привлек мое внимание своим видом, ты выглядел обреченно. У тебя были проблемы, а я мог помочь их решить. Ты вправе назвать меня эгоистом, что действовал самостоятельно, не поинтересовавшись твоим мнением, но когда ты проиграл бой, я не думал, просто действовал. Испугался, что они банально выкинут тебя или добьют. Поэтому пустил в ход единственное, что было мне доступно – деньги. Но это вовсе не значит, что я купил тебя. Просто каждый заслуживает шанс на лучшую жизнь. И в моих силах помочь тебе. Разве это плохо? Скажи, Захар.

Иваньшин затрудняется подобрать нужный ответ. Потому что нет, вероятно, неплохо. Но сначала Одинцов действовал напролом, излишне навязчиво. Это ударило неожиданно, словно исподтишка, когда Захар и не ждал. Его тупо поставили перед фактом. Но если бы перед ним был осознанный выбор: драться у Назара или не пыльно работать на Одинцова, какое бы он принял решение самостоятельно? Наверное, послал бы Тимофея к черту, сказал, что не нуждается в чьих-то подачках. Гордость бы не позволила спрятаться за чужой спиной.

– Нет… Не знаю… Просто раньше никто не стремился решать мои проблемы. Ты первый такой… странный, – хмыкает Захар. – Еще и вел себя, как напыщенный кусок элитного говна.

– Вот опять ты пытаешься меня задеть, – Одинцов поднимает голову и встречается с Иваньшиным взглядом. А пальцы обволакивает теплом, исходящим от его кожи.

– Лишь констатирую факт, – продолжает Захар, забавляясь.

– Вообще-то, я был крайне любезен.

– Ты заявил, что мои шмотки – просто мусор, – припоминает Захар. Да уж, и это единственное, что он может ему предъявить.

– Твой стиль действительно довольно грубоват. И у тебя часто хмурый вид, поэтому ты выглядишь опаснее, чем есть на самом деле, – парирует Тимофей, оживляясь.

– Меня лично все устраивает, – пожимает плечами Захар. – И тебя, кстати, мой внешний вид не остановил почему-то.

– Я тебя на ринге впервые увидел, куда уж опаснее, – замечает Одинцов и устало трет переносицу.

– Иди домой, Тим, – мягко говорит Захар, не в силах больше наблюдать за тем, как вымотан Одинцов. Тот ведь из-за него ошивается в клинике, сидит тут, как нянечка, а толку-то. – Если так уж хочешь, можешь прийти завтра. Но сегодня выспись.

Тимофей в кои-то веки не спорит, не пытается отшутиться, а просто кивает. Прикрывает на миг глаза, улыбается той, самой честной, самой искренней и настоящей улыбкой – такую не выдумаешь, не отрепетируешь. Она прямиком из сердца. Захар прощает себе слабости, свою внезапную мягкость – Одинцов все-таки заслужил, сейчас тот фактически безоружен в своем состоянии. Захар списывает все на стресс и окутавшую их обстановку. Возможно, завтра они сделают вид, что ничего этого не было, этих слов, признаний и откровенности. Но сейчас можно не волноваться, они оба опустили завесы.

– Набирайся сил, – желает Тимофей. Сжимает ладонь Захара в своих руках, греет теплом, будто отдавая последние капли, потому что сам из-за усталости явно подпитывается запасными – едва ли не аварийными – резервами. – Если будет плохо, обязательно зови врача. Или мне звони, даже ночью. Ладно? Не геройствуй.

– Хорошо, – обещает Захар под пронзительным взглядом Одинцова. Иначе ведь тот не уйдет.

Тимофей приоткрывает рот, будто собирается что-то сказать, замирает и быстро сдувается. Захар не лезет с расспросами, как минимум это оттянет время, отберет его у сна Тимы.

Одинцов поднимается, его мимолетно шатает – тело Захара напрягается – но тот быстро возвращается в равновесие.

– Заеду завтра? – именно спрашивает. Чего? Позволения? Будто есть шанс отказать.

– Выходной ведь. Больше нечем заняться? – вопросом на вопрос отвечает Захар.

– Нет, так что если хочешь помочь мне провести день с пользой, можешь, к примеру, позвать меня на свидание, – шутит (точно ли?) Одинцов. В его уставших по самое дно глазах еще искрятся оттенки привычного флирта. В этом неискоренимая натура Тимофея.

Против воли Захар смущается. Язык у Одинцова воистину без костей.

– Может, еще сводить тебя покататься на аттракционах? – хмыкает Захар.

– Я не против, – довольно отвечает Тимофей. Кажется, он серьезно.

– Вали уже наконец, – в голосе ни доли грубости, просто легкий рефлекс защиты для Иваньшина. – Решим завтра. Когда выспишься.

Как только Одинцов выходит, Захар падает лицом в подушку и глухо рычит. Что он творил? Что на него нашло? Ответ прост – Тимофей Одинцов, чья доброта уже не действует удушающе.

* * *