Вдали над горизонтом, точно над кузнечным горном, пламенела нутряным жаром и подплавляла низкую тьму война. Мовчан, страшно фальшивя, насвистывал «Мисяцу ясный…». На душе у меня было одиноко и сиротливо, и было мне тогда лишь девятнадцать. И целых три года до окончания войны…
СОСЕДИ
Писатель Л. и художник Н. живут по соседству, в одном доме, даже в одном подъезде. Дружбы особой вроде бы нет между ними, да и очень они разные люди. А все же захаживают друг к другу, не ограничиваются тем, чтоб поздороваться и пойти себе дальше, — останавливаются, когда кто-то один видит другого гуляющим по двору или выгуливающим собаку по задворкам. Может, это и есть та дружба, которая только и может быть, так сказать, на современном уровне цивилизации?.. Никто это из них не уточняет, если все начать уточнять да разбирать по косточкам, ни жить, ни работать времени не напасешься… Да и, может, останется людям лишь что расползтись поодиночке да по разным углам, забыть общение, забыть сам язык человеческий, обрасти шерстью… Мол, мир — это я — и все остальные, до которых мне дела нет!
Да, разные они люди. Л. склонен к глубокомысленному, Н. — к легкомысленному. Первый, с ходу и всегда, ищет во всем философский смысл, второй все, сразу и неизменно, оборачивает в шутку. Оба снисходят друг к другу…
Н. чаще забегает к Л. Как жизнь, то да се, исправна ли машинка? Как многие из братии художников, Н. немного мастерит, что-то смыслит в механизмах, знает, например, что если буква машинки ослабла и западает, то не надо тут разводить мистику вокруг этой литеры, нужно повернуть на попа старую «Олимпию» и поставить на место соскочившую пружинку. Он это однажды проделал тут же на глазах Л., в который раз посоветовал писателю купить новую машинку. Где там, Л. и слушать не хочет — он тут же заводит свою философию: если, мол, у писателя с машинкой ли, с ручкой ли, которой пишет, не сложились интимные, нет, духовные, отношения, как, скажем, с женщиной, которую назвал своей женою, если ему безразлично, эта ли машинка или другая, эта ли авторучка или новая, с золотым пером, похожим на воровскую фиксу на зубе, для шику, то он — не писатель, а бумагомаратель, барахло!.. Знает, например, Н., что если батарея плохо греет, то это потому, что где-то на чердаке — воздушная пробка, что надо продуть систему через какой-то расширительный бачок… И он бы, наверное, нашел все, и пробку, и систему, и особенно этот расширительный бачок (он все ширится в воображении Л., растет до беспредельности, с хрустом выламывая чердак и, точно гигантский дирижабль, куда-то уплывая), если б только пустить его на чердак, который, впрочем, дворник и милиция держат на замке… Л. выслушивает такие познания Н. с интересом человека, уверенного, что познания эти, однако, из тех, которые ему никогда не пригодятся…
А забегает Н. неизменно затем, чтобы перехватить пятерочку или десяточку. Все они аккуратнейшим образом возвращаются, и тут же опять занимаются другие.
— Нет! — сегодня сказал Л.
— Как это — нет? У вас денег нет? — улыбается Н. — Что еще за притча?
— Нет, деньги есть… Одалживаниям решил я сказать — нет!.. Только вас порчу этим. Так бы вы работали, а с моими пятерочками да десяточками сразу себе ищете на них удовольствий. Никогда вы так не станете серьезным художником! Не напишете свое заветное полотно — обязательно гениальное!.. Видите вы его во сне или хотя бы наяву, свое самое, самое — и обязательно гениальное? Ради которого вам дарована жизнь, здоровье, наконец, сам дар в смысле таланта? Живете неотчетливо, шутя, богемски, шалопутно… И, скажите, да, скажите: когда вы женитесь?.. Художник, творческий человек не может жить налегке. Вы где служили, на флоте? Вот, скажем, понимаю, грузовые транспорты, пассажирские лайнеры, наконец, угольная баржа. И — прогулочная, праздная, яхта. Ы-ы-ы… Не люблю я на море этих бездельных и заносчивых прогулочных яхт! Буржуазность это… Разве что Мопассан — так он гений, так он безнадежно больной был… Да он сам, да-да, сам почти матросил! Нет, в нем это не буржуазность… Знаете, шалопутство и мещанство, богема и буржуазность — для меня это все одного ряда явления!.. Те же скепсис, ирония, бездуховность!