Притчи

По прошествии почти восьмидесяти лет с момента выхода эта книга, одна из вершин творчества Т. Ф. Поуиса, издается на русском языке. Однако, будучи первым настоящим знакомством русского читателя с Поуисом-новеллистом, это далеко не первый перевод Поуиса на русский язык. Нужно отметить, что в России Поуиса заметили рано, уже по выходе первых его романов. Честь открытия Т. Ф. Поуиса русскому читателю принадлежит московской переводчице Лидии Слонимской, которая переводила также Джека Лондона и Майн Рида. Именно в ее переводах Государственное издательство в 20-х годах опубликовало сразу два романа Т. Ф. Поуиса — «Кумиры мистера Таскера» (1927) и «Утки мистера Кэдди» (1928). Однако самый известный роман Поуиса, «Доброе вино мистера Уэстона», на русский так до сих пор и не переведен.

* * *

В 1936 году Поуис неожиданно решил оставить писательство, заявив, что «писатель должен остановиться, почувствовав, что сказал достаточно». Возможно, в своих одиноких медитациях он понял, что слова больше не нужны? В 1940 году, в преддверии войны, он переезжает в деревушку Мэппаудер, еще более отдаленную, чем Ист-Чалдон. Биографы говорят, он много читал — Паскаль, Бёме, Майстер Экхарт. Перед смертью, 27 ноября 1953 года, он попросил друга почитать ему из книги английской мистической писательницы XIV века Юлианы Норвичской «Откровения божественной любви». «Мне она нравится», — вырвалось у Поуиса в одном месте. — «Как хорошо у нее это сказано: „Бог есть твердь“!»

Про него всегда говорили, что его сочинения — лишь тень того, что он знает на самом деле…

Валерий Вотрин

Притчи

Чарльзу Прентису[1]

Кухонная тряпка и кастрюля

Подчас истинные чувства рода человеческого бывают запрятаны, засунуты в самый нижний ящик стола, под груду ветхих бумаг или в старую выброшенную туфлю.

Но иногда случается, что домашняя утварь, обладающая даром речи (о чем известно каждой домохозяйке), — какая-нибудь миска, утюг или завалявшийся в углу ржавый бурав — знают истинное положение вещей и имеют что сказать по этому поводу.

На самой верхушке мусорной кучи в том уголке сада, предоставленного сорнякам и запустению, обреталась старая кастрюля в компании с рваной кухонной тряпкой, поселившейся в кастрюле, чтобы оградить себя от ветра и непогоды. Эти старые верные домашние слуги не уставали спорить, и больше всего их интересовали человеческие чувства.

— Послушайте-ка, дружище, — в один прекрасный январский день произнесла кастрюля, — то, что вы рассказывали о вашем первом месте, стремясь доказать, что все добрые женщины безутешны после смерти супруга, вовсе не доказывает вашу правоту. Приведу с вашего дозволения пример нашего покойного хозяина, мистера Кеддла, — впрочем, возможно, вы о нем и не слыхивали, — чтобы вы могли заслушать и другую сторону. Поскольку вы прибыли сюда из соседней деревни, будучи обмотанной вокруг пораненного колена маленькой девочки, которая выбросила вас сюда, когда кровь остановилась, мой рассказ, возможно, заинтересует вас и докажет, что ваши аргументы были неверны.

— Говорите, — проворчала тряпка, — ибо, пока червь не затащил под землю мое последнее волокно, слух мой останется при мне, так что вы можете вести рассказ столько, сколько вам заблагорассудится.

— Так знайте же, — произнесла кастрюля, — что в доме, к которому относится этот заброшенный сад, жил некогда один джентльмен преклонного возраста по имени мистер Кеддл вместе со своей женой Эвелиной. Перед домом, хотя нам отсюда его никогда не увидеть, растет вяз, что на первой неделе мая устилает своими зелеными цветками гравийную дорожку, ведущую к садовым воротам. В мое первое знакомство с ним мистер Кеддл — тогда ему было около шестидесяти — был человеком безобидным, по счастливой случайности, — что приняла тут облик состоятельного жизнерадостного дядюшки, который свел себя пьянством в могилу, вырытую в сухой меловой почве, и умер, как говорят, совершенно счастливым, — унаследовавшим небольшую сумму денег.

Миссис Кеддл, дама деликатной души и непринужденных манер, была доброй женщиной и любила своего мужа.

— Докажите это, — воскликнула тряпка.

— С легкостью, — ответила кастрюля, — ибо она всегда позволяла мистеру Кеддлу, не перебивши его ни разу, выражать за завтраком многословные суждения касательно присмотра за домом и присмотра за деньгами.

— Она и вправду его любила, — пробормотала тряпка.

— Мистер Кеддл не отращивал бороды, поскольку Эвелина бород не терпела, зато бакенбарды выдавали его страх зацепить бритвой уши, ибо он не любил проводить бритвой близко к ним. Мистер Кеддл был человеком небольших потребностей и доставлял жене мало хлопот с покупкой новых вещей.

— Не думаю в таком случае, — заметила тряпка, — что мистер Кеддл напоминал императора Веспасиана.