Притчи

Возможно ли тут отказать?! И возможно ли не захмелеть?

Отделка дома подошла к концу; дом внутри сиял, как пасхальное яйцо. Да только при доделке последних мелочей стал хозяин головой покачивать:

– Что-то сплоховал малость мастер Некрас. Видно, под градусом за дело брался.

Тем и с соседями поделился, мол, за мастером нужен глаз да контроль неусыпный – не то сфальшивит.

Нужда в мастере рано или поздно в белокаменном доме вышла – калитка распахнулась и защелкнулась за его спиной с заплечным мешком на шеколду.

Мастер Некрас стоял посреди Перезвонова и прикидывал, куда ему дальше податься. От ларька неслась разудалая музыка с кассеты, на бревне сидели ларешные завсегадатаи, а на пеньке перед ними красовалась бутылка с мутной какой-то дрянью –это вам не хозяйский «Стандарт». Среди ларешников обреталась и бабенка, чуток подержанная, зато чрез меру веселая. Вот они-то и встретили Некраса, как брата родного, обрадовались, что он возле них остановился, и шумно приняли в свое содружество. Мог ли чураться мастер их стакана?

Так он занял комнатенку у веселой бабенки в кирпичном доме. И теперь подрабатывал то в одном дворе, то в другом – благо слух о нем везде прошелся – то сруб для баньки складывал, то насос в колодец прилаживал, и всякий раз довесок к оплате в стакане или рюмке подносили.

Деньги мастер по-прежнему семье отсылал, но реже и не сполна, ведь к рюмке добавить потребность возникла и ларешники с домохозяйкой компанией закадычной стали: для закладки не фундамента – а за кадык. Глаза Некраса потухли и статные плечи поникли. Все в Перезвонове теперь головой ему вслед качали:

– Выпивать чтой-то стал наш горе-мастер. Что ни встретишь на улице, так и заносит его, как на палубе. А с другой стороны, где вы такое видели, чтоб мастер да трезвым был?

2003г.

О двух братьях

Тело – это похоронные носилки для души.

(Восточная мудрость)

В один день и час в одной больнице родились два брата близнеца. Оба одного веса, одной длины, кареглазые, беленькие, не то, что другие младенцы в красных прожилках, – похожи друг на друга, точно два Купидона. И назвали их Спиридоном и Дормидоном. Росли они одинаково, ходили в рубашках вышитых точь-в-точь, мать с отцом их не различали, не знали, кого за шалость или провинность наказывают: виноватого или безвинного, потому во избежание ошибки колотили обоих.

Выросли братья хорошими статными парнями, со щеками румяными, чубами курчавыми и спинами крепкими, крепче доски – воспитание родительское впрок пошло.

И стали они жить через дорогу. Спиридон огород стал копать, овощи, зелень разводить, Дормидон плечами пожал: зачем человек себя изматывает, когда все это в магазине купить можно? – купил и трактор вызвал. Свой огород разровнял, торфом засыпал и травой засеял. Быстрей, чем борода после бритья отрастает, зазеленела лужайка; подстрижешь, и она мягкая под ногой делается, как шерстка пуделя в парикмахерской, хоть в гольф играй, хоть мяч гоняй, хоть так, котом на спине катайся. Этим, кошачьей радостью, Дормидон и занялся.

Стол на лужайку вынес и диван. Чего только к его столу не подавалось: и пироги с грибами, и дичь, и разносолы от квашеной капусты до корейской морковки, и копчености, и осетры с лососиной, икра, торты, плетенки с маком, рулеты с повидлом, а еще колбаса любая-всякая, окорока, ветчины, сельдь атлантическая «под шубой» и, как говорят французы, земляное яблоко – бишь, картошка, сорт синеглазка, и золотое яблоко – бишь, помидоры сорт «бычье сердце». Ест он, сколько глаза съедят, прям сущий римский патриций, да на брата своего близнеца через дорогу поглядывает.

А тот картошечки накопал, в мундире отварил, благословил, в соль с маслом растительным обмакнул и тихо скушал. И снова деревья в саду окапывать, водой из колодца поливать, перегноем почву подпитывать. Дормидон заснет на диване после плотного обеда, пробудится, добрый, розовощекий, а Спиридон все еще в земле возиться. Вот Дормидон и не выдержал:

– Зачем ты себя так мучаешь? – крикнул он через дорогу. – Надрываешься попусту?

Спиридон, тоже розовощекий от работы, отвечает:

– Да разве это я надрываюсь? Мне ведь в охоту.

И как будто мало ему было сада с огородом для хлопот, он еще баню вздумал ставить. Поставил, зимой попарился, в снегу, как морж, повалялся, и Дормидона зовет париться.

– Что ты, – отвечает тот и ёжиться, – спасибо. Видел я, как ты плоть свою мучаешь.

– Мучаю? – удивился Спиридон. – Либо я ее, либо она меня.

– Не понял? – в самом деле не понял Дормидон.

– Да если я ее сейчас не буду мучить, она меня потом замучает. К тому же, работа мне в радость.

– Нет уж, спасибо за такую радость, – качает головой Дормидон.– У меня в доме ванна эмалированная, вода из крана горячая льется, я в ней поплескаюсь, в халат и тапочки переберусь и на диван лягу– вот это радость так радость.

– Как хочешь, брат. Была бы честь предложена. Но как бы я плоть свою не мучил, это мучение все равно меньшее того, каким она потом меня мучить станет, если я сегодня ее, как ты, буду нежить да лелеять.