Притчи

Мистер Боннет умело доказывал маргариткам, что он мудр, а они глупы, и объяснял остролисту предназначение барометра в его гостиной, а поскольку остролист не отвечал, мистер Боннет в ярости заявлял, что остролист — тупица.

Дома у мистера Боннета была жена, с которой он разговаривал помногу, не ожидая от нее никакого иного ответа, кроме как «Да, дорогой» в ответ на его высказывания.

Помимо жены, у мистера Боннета были также средства к существованию, которых, несмотря на их скромные размеры, вполне хватало на его нужды — ибо его милосердие по отношению к бедным было велико на словах и мало на деле, и ему ничего не стоило пышными речами желать всем доброго здравия.

Как правило, около двенадцати часов мистер Боннет неспешно проходил по деревне, причем его башмаки блестели, а платье было вычищено. Просто и заботливо он обращался ко всякому, кого встречал по пути, сообщая, например, Безумной Бесси, всегда подносившей ладонь к уху, чтобы лучше его слышать, что «если бы не мистер Гладстон, гомруль в Ирландии никогда не был бы введен». И поскольку Бесси ничего не отвечала, он безобидно добавлял, что «некоторые дамы не выказывают никакой склонности к ученой беседе».

Однажды летним утром мистер Боннет позавтракал, как водится, неторопливо и с удобством, между делом разговаривая с женой о полном отсутствии понимания у воротных столбов и известняковых валунов, хотя природа, напомнил он ей, простерла свои красоты во все стороны, и именно чтобы он, мистер Боннет, восхищался ими в самом сокровенном уголке сознания.

— Иной раз, — говорил мистер Боннет, — это изумительные звезды, а когда — зеленый луг, усеянный прекрасными цветами.

Миссис Боннет, преданная женщина одного с ним возраста, ответила своим обычным «никому, как не мистеру Боннету, не удается так прекрасно подметить буквально все», а затем, желая убрать тарелки, ибо мистер Боннет, похоже, был настроен проговорить целую вечность, заметила весело:

— Не желаешь ли немного пройтись, дорогой, ведь по пути ты обязательно встретишь кого-нибудь, кто с удовольствием послушает твои умные речи, или же ты сможешь поразмышлять часок на прохладном холме?

Мистер Боннет высказал желание пройтись. Он тоже считал, что ему, возможно, попадется кто-нибудь по дороге, и, прихватив свою коричневую фетровую шляпу — которую он менял на черную, когда шествовал в церковь, — а также трость, он пошел по дорожке, предоставив ногам самим выбирать путь, и свернул в поля, где пересек ручеек позади старого амбара и принялся неторопливо взбираться на Мэддерский холм.

Хоть мистер Боннет в своей жизни неоднократно и хорошо подобранными словами возносил хвалу великолепию солнца, он весь взопрел, пока взбирался наверх. Достигнув вершины холма, он устал до такой степени, что присел на бугорок и с неизмеримым презрением оглядел большой кол, который заслонял собой дыру в изгороди.

Этот кол для мистера Боннета был самой грубой и неотесанной вещью, какую ему только довелось видеть; фермер Толд не подкорачивал и не выравнивал его, а просто обтесал цельный ивовый ствол и грубо воткнул в землю, — тот самый фермер, который вечно отделывался кислым ворчанием в ответ на тщательно продуманные тирады мистера Боннета относительно погоды или состояния государственных дел.

Мистер Боннет уселся у кола на удобное сиденье из мягкого мха и, сняв шляпу, промокнул лоб цветным платком. Сняв шляпу, мистер Боннет уже не хотел надевать ее снова; он хотел, чтобы свежий ветерок остудил взмокший лоб, но не желал держать шляпу в руках или положить ее на землю из боязни, что она измарается, поэтому он повесил шляпу на неотесанный кол.

Не успел он это сделать, как понял, что не может оторвать глаз от увенчанного шляпой кола. Случилось нечто странное: грубый кол стал вторым мистером Боннетом. Солнце припекало, и мистер Боннет прилег наземь.

Никогда в жизни не приходилось мистеру Боннету лезть в карман за словом, и он не мог припомнить ни единого случая, чтобы кто-либо обратился к нему первым. Любопытная вещь, но сейчас он вдруг решил, что кол собирается с ним заговорить. С наслаждением растянувшись на земле, он попытался припомнить другое такое чудо, как чудо речи. Немота означала бы для мистера Боннета смерть.

В целом свете не сыскать было местечка для отдыха приятнее, чем то уединенное место, которое выбрал мистер Боннет. Он добродушно сравнил его с креслом у себя в гостиной, перед черной каминной решеткой, которая была в это время года накрыта экраном, разукрашенным птичками колибри.

Мистер Боннет давно уже не сидел, он лежал, и ему мнилось, что он спит, но в то же время ему все еще казалось, что он смотрит вокруг тем же манером, что и когда он только присел.

Не успел он пробыть там долго — пару минут, как ему показалось, — как кол, к которому он относился с таким презрением, обратился к нему точно таким же тоном, с каким он сам обычно обращался к другим людям.