Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного

3. Особое внимание к философии пола и вопросу «плоти», андрогинному идеалу у Мережковского, стремление сделать половой вопрос центральным и основным в философской концепции писателя, отрицая антропологический аспект творчества Мережковского, его внимание к человеку, вопросам свободы воли и достоинства отдельного индивида (наследие русских философов: Бердяева, Лосского). Утверждение о принижении или игнорировании моральной стороны христианства (мнение Г. Адамовича).

4. Стремление рассматривать эмигрантское творчество Мережковского как продолжение символистских традиций начала века, мифотворчество (идеи Н. Бахтина, М. Слонима, В. Ильина). \33\

Современное отечественное литературоведение, по нашему мнению, придерживаясь данных тенденций, предвзято подходит к анализу сочинений Мережковского, созданных в эмиграции. Ряд работ российских исследователей, посвященных позднему творчеству писателя, не особенно велик и, на наш взгляд, не дает исчерпывающего и адекватного осмысления созданного Мережковским в последние годы жизни. Не предлагая полного анализа философской концепции писателя в эмиграции, современные ученые, следуя начатой самой эмиграцией традиции мережковсковедения, разбирают лишь отдельные аспекты творчества писателя вне контекста общефилософских и мировоззренческих позиций автора, а потому нередко приходят, на наш взгляд, к неадекватным выводам.

В кандидатской диссертации, посвященной биографическому роману Мережковского, В. Полонский, называя писателя «ортодоксальным» символистом, указывает на «мифопоэтический метод исторического познания» Мережковского[59]. Ограничиваясь двумя романами — «Наполеон» и «Данте» (все остальное творчество Мережковского в эмиграции Полонский оставляет без внимания, относя его к философской эссеистике), автор диссертации рассматривает героя романов Мережковского не «как полнокровную индивидуальность, а как некий мистериальный персонаж в метафорических масках, выполняющий определенный набор ролевых функций»[60], размышляет о создании «концепции символистской Личности». \34\ Полонский употребляет определение «автор-мифологизатор», находит «ницшеанские» мотивы в романе «Наполеон», препарирует полотно романа Мережковского, вычленяя в «метажанровой структуре мистерии» две «жанровые субформы — трагедию Рока и жития» («Наполеон»), утверждает слияние публицистического дискурса с символическим («Данте»). Полонский справедливо относит творчество Мережковского к функциональной тенденции в биографике. Однако автор диссертации, сравнивающий Мережковского с Тыняновым и говорящий о стремлении автора «к редукции живой личности, к превращению ее в объект заранее заданных отношений и причинно-следственной обусловленности»[61], фактически продолжает линию И. Ильина и А.В. Бахраха, негативно настраивающих читателя не на восприятие живого художественного образа, а на постижение рассудочных ужасов «гомункулезной натуры», расставляющей в романах «манекены…произносящие софизмы в духе самого автора»[62].