Читаем Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного полностью

Основу безличности тоталитарного государства Мережковский видит в стремлении к нивелировке духовного лица человека, выраженном в жажде накопительства материальных благ, в утверждении частной собственности. Философ признает тождественность взглядов двух различных мировых систем — буржуазной и социалистической — по данному вопросу, констатируя хищность социалистического государства, утверждающего собственность скрыто, на словах ее отрицая. Основой подобного отношения к собственности Мережковский делает евангельскую заповедь: «Блаженны нищие…», забытую, по мнению философа, человечеством XX столетия и находимую им в обществе в исторический период раннего христианства. Франциска Ассизского Мережковский характеризует \112\ как великого отрицателя собственности и носителя божественной идеи, приблизившего человечество к духовному абсолюту — Царству Божию; утверждает разнородность понятий: коммуна — «коммунизм» Святого Франциска и коммунизм XX в. «Смешивать два “коммунизма” — наш и XIII века — все равно что смешивать невинную девушку с блудницей, детскую улыбку святого Франциска — с дряхлой усмешкой Ленина, утреннюю звезду — с тускло светящей гнилушкой», — пишет философ[140]. Мережковский вскрывает сущность вопроса о собственности, сопоставляя точки зрения двух эпох: констатируя отрицание собственности ради святой бедности коммунизмом Франциска и перераспределение и тайное утверждение последней коммунизмом XX в., отнимающего чужую собственность под лозунгом: «Грабь богатых!»: «Тот (коммунизм XX в. — О.К.) отнимает у других для себя, а этот (коммунизм Франциска. — О.К.) — у себя для других; тот явно отрицает чужую собственность и тайно утверждает свою, а этот — свою отрицает и утверждает чужую», — пишет Мережковский[141]. И далее: «Наш коммунизм — нищий Лазарь, который завидует богачу, “пирующему каждый день блистательно”, а “коммунизм” XIII века — богач, который завидует нищему Лазарю»[142].

Для Мережковского вопрос о собственности — одна из глобальных проблем современного человечества: «Собственность как первый и последний вопрос: быть или не быть человечеству»[143]. Философ отрицает возможность установления \113\ социальной справедливости существующими государственными системами, без полного преодоления собственности. Общую собственность социалистического государства характеризует как скрытую частную в худшем проявлении. Решить проблему собственности Мережковский пытается теологически, путем разрушения государства и создания теократии, возможной только при достижении человечеством духовного абсолюта — Царства Божия, наступления эсхатологии — Благого Конца, объединяющего человека с Богом в любви.

Другую, не менее важную причину нивелировки человеческой личности видит Мережковский в стремлении современников к равенству без свободы и вопреки ей. Эта проблема, поднятая Ф.М. Достоевским в «Легенде о Великом инквизиторе» и в «Бесах», серьезно рассматривается философом и становится одной из основных тем его размышлений. Пример равенства без свободы, обернувшегося рабством, для Мережковского — социалистическое государство, которое по причине приверженности к безличности философ ставит на одну ступень с фашистским и считает воплощением абсолютного зла на Земле. «Мера личности — качество, а наша мера — количество. Свойство личности — неповторимость, единственность, а наше свойство — повторения бесконечные. Главная воля наша — быть похожими на всех больше, чем муравей похож на муравья или один древесный лист на другой, быть похожими, как одна водяная капля похожа на другую. Воля наша — \114\ быть не цельными, а частью, не единицей, а дробью: сначала органической клеткой огромного государства, народа, племени, а потом механическими атомами той мертвой глыбы вещества, которой нам кажется мир. Как сильна в наши дни эта воля к безличности, видно из того, что на обоих полюсах нашей государственности — в коммунизме и фашизме — в самовластии всех над одним и самовластии одного надо всеми, — воля эта господствует одинаково. Противоположнейшие идейности во всем — фашизм и коммунизм — сходятся только в одном — в воле к безличности. Левая рука, может быть, не знает, что делает правая: та разрушает, эта создает; но обе все-таки делают одно и то же дело: борются с Личностью, как с исконным врагом своим; подавляют ее как ненужную для себя или вредную силу»[144].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология