Притчи, приносящие здоровье и счастье

И лишь однажды в городе случилось действительно страшное событие: городское начальство почему-то решило ликвидировать трамваи с городских улиц. Почему? Сами власти говорили о том, что трамваи ездят очень шумно и очень изнашивает своим ходом близлежащие дома; народ же судачил о том, что городскому начальству за уничтожение трамваев заплатили владельцы маленьких желтых автобусов, в последние годы заполонивших наши улицы и желающих размножаться и впредь.

Возможно, что-то из этого и было правдой. Но от принятого властями города решения больше всего расстроились старики, ведь именно трамваи, а не маленькие желтые автобусы возили их, когда возникала необходимость им, старикам, куда-нибудь ехать. Однако не столько личные проблемы расстроили стариков, в большей степени расстроило их то, что трамваи могут обидеться. У трамвая ведь есть душа! Ну, поверьте, нельзя, никак нельзя их обижать. Нельзя наносить обиду тому, кто верой и правдой служил тебе все эти годы и вдруг по каким-то причинам теперь в его услугах не нуждаются.

Но градоначальнику и его помощникам не было до этого никакого дела. Раз утром градоначальник издает приказ: трамваям оставаться в трамвайном парке, а рельсы по всем городу снять. Когда рельсы были уже сняты, то рабочие пришли в трамвайный парк: велено было рабочим пустить все трамваи, находящиеся в парке, пустить под пресс и отправить на переплавку, чтобы потом из полученного металла можно было наделать много маленьких желтых автобусов. Те рабочие, что были помоложе, просто отказались выполнять этот приказ и немедленно уволились; более же старшие боялись начальства – так уж были они воспитаны – и потому стали приводить приговор несчастным трамваям в исполнение; сами рабочие плакали при этом, но начальников ослушаться не могли, рассуждая так: молодым хорошо, они найдут себе без труда работу, а кто возьмет на работу нас, стариков? Нет, терять эту работу нам никак нельзя…

Так рассуждали старики. И хоть и были с начальственным указом не согласны, а дело свое делали. И к вечеру того же дня все трамваи из парка были отправлены под пресс и на переплавку. Все, да не все. Когда стали сверять по описи, то не досчитались одного трамвая. Согласно всем реестрам он был в трамвайном парке вместе со всеми другим трамваями, но под пресс его не посылали и в депо его тоже не обнаружили. Словно крылья у трамвая этого выросли и улетел он, чтобы избежать пресса и переплавки. Ведь вряд ли трамвайная душа сможет жить в маленьком желтом автобусе, который получится из переплавленного металла. Когда одного трамвая не досчитались, то не на шутку испугались старые рабочие, страх этот оказался даже сильнее страха перед начальством, воспитанного в рабочих десятилетиями. Побросали старые рабочие инструменты и убежали из трамвайного парка прочь, даже ничего не сказав своему начальнику.

Признаться, и сам начальник рабочих испугался по-настоящему. Но он дождался конца смены и только после этого пошел домой. В городе уже почти наступила ночь, на улицах горели редкие фонари, но даже в их тусклом свете было хорошо заметно отсутствие рельсов на асфальте. У начальника рабочих на душе от этого стало совсем скверно. Он всю жизнь от самого рождения живет в городе, он настолько привык к рельсам, что теперь стало ему казаться, будто вместе с рельсами лишился он чего-то родного, привычного, близкого. В таких печальных мыслях шел он по городу в сторону дома, как вдруг услыхал за спиной у себя приближающийся стук трамвайных колес. «Как хорошо, – подумал начальник рабочих, – час поздний, а трамвай еще ходит. Значит, не придется мне идти пешком до дома». И только тут до начальника рабочих дошло, что не может сегодня нигде в городе быть никакого стука трамвайных колес, потому что, во-первых, колесам не по чему стучать – рельсов-то нет; а во-вторых, и стучать, собственно, об эти рельсы тоже нечему – все колеса вместе с трамваями ушли нынче в переплавку. Все ли? И вот тут по спине начальника рабочих заспешила куда-то горстка мурашек, и холодок побежал по всему телу, и сердце забилось так громко, что, казалось, готово заглушить стук трамвайных колес. Между тем стук этот приближался и делался все отчетливей – ни с чем нельзя перепутать шаги трамвая, даже если очень захочется.