Отец Владимир приехал к нам в Лопатни из самого Петербурга. В Петербурге, он нам рассказывал, есть Монастырский остров, так наш батюшка на этом острове жил да поповскому делу учился. Этот остров потому и называется монастырским, что живут на нем одни монахи и те, кто поповскому делу учатся. Там и церква есть большая, и еще есть церкви поменьше. Я было задумался, зачем так много церквей, неужто все люди на этом острове в большую церкву не помещаются? У нас в Лопатнях одна церква Николы Угодника, и не сказать, чтобы очень большая была, а мы всем селом в ней Богу молимся, а по престольным праздникам и с окрестных деревень народ собирается – в тесноте, да не в обиде. Но батюшка мне объяснил, что молиться на Монастырский остров со всего Петербурга люди собираются, и их намного больше, чем и в Лопатнях, и в окрестных деревнях, и из других городов люди специально приезжают помолиться на Монастырском острове, и даже из-за границы, вот и нужно много церквей, чтобы люди не давили друг друга, а спокойно Богу молились. Я тогда совсем мальцом был – не мог и вообразить себе так много людей сразу, что в одну церкву им не влезть.
Сейчас-то я понимаю, что есть на земле города, где живет народу намного больше, чем у нас в Лопатнях, и даже больше, чем в Лопатнях и во всех окрестных деревнях, вместе взятых, хотя и наши Лопатни – село немаленькое. Жил наш батюшка со своей попадьей матушкой Натальей в домике при церкви. Хозяйство они вели небогатое – одна корова, одна лошадь, одна свинья, птицы немерено, пес да кошка. У нас в Лопатнях дворы крепкие, так что жил наш батюшка едва ли не беднее всех на селе. Мы-то понимали, что нехорошо это, когда поп на селе беднее прочего народу живет, вот мы всей общиной и решили выделить отцу Владимиру с матушкой Натальей телочку, да еще свинку их к кабану свести, чтобы был у них к Рождеству поросеночек. Поросята – дело хорошее, и мясо к осени, и, если хороший приплод, продать в ярмарочный день можно, или оставить, чтобы в хозяйстве свиньи велись. Мы уже и телочку подобрали, ладненькую такую, рыженькую, с белым пятнышком на лбу, да батюшка – ни в какую.
Говорит, что и так матушка день-деньской за скотиной ходит да в огороде пропадает, да и ему хлопот полон рот – и сена накосить, да и то хлев починить, то огород забориком обнести… А он здесь, в Лопатнях, не для этого. Ему надо и службы божественные служить, и с людьми разговаривать – наставлять народ на путь истинный. Да и у матушки попадьи дел полно – и хор церковный на ней, и воскресная школа. Мы сказали, что поможет батюшке община с хозяйством управиться – если всем миром взяться, то и труд невелик, да отказался наш батюшка: у нас, мол, и без него в страдную пору работы хватает, а они с матушкой попадьей не бедствуют.
Таким вот особенным был наш батюшка из Петербурга, до него, да и после ни один поп не отказался ни от телочки, ни от помощи в хозяйстве, ни от какой иной общинной поддержки. Вот сейчас у нас, после того как отец Владимир с матушкой Натальей на Север подались тамошних жителей в веру христианскую обращать, служит в Никольской церкви отец Сергий, так он и телочку от общины принял, и работой ему помогаем.
А еще наш батюшка отец Владимир бывал к нам, простым людям, строг и порой так сильно нас ругал, что самым отчаянным невмоготу становилось. Ругал за то, что в Святки наши парни, да мужики, да вдовицы в разных чудищ наряжаются, козу по дворам водят да матерные песни поют. Говорил батюшка, что грех это, да где ж нам его слушать – испокон веку все предки наши на Святки в чудищ наряжались да песни матерные пели. А пуще того девок отец Владимир ругал за то, что гадают они в Святки. Говорил, что так мы с чертями заодно становимся и Богу это не по нраву. А что черти нашим играм святочным радуются, знаем мы.