Притяжение (ЛП)

— Как огромен мой невидимый стояк в данный момент. Не знала, что можно возбудиться от надгробной речи.

Я засмеялась.

— Аналогично.

После того, как все закончилось, мы с Тори обменялись номерами телефонов, и она пригласила меня в свой книжный клуб. Когда мы распрощались, я разыскала служебное помещение, чтобы забрать цветы. Разыскивая свои розы, я не могла отделаться от ощущения неловкости, вызванного напускной помпезностью похорон Кента. Они слегка напоминали… цирковое представление.

Я не из тех, кто видит смысл в похоронных церемониях, во всяком случае, в общепринятых. В моей семье последнее прощание обычно заключалось в том, чтобы посадить дерево в память об усопшем близком: в знак почтения к его жизни и чтобы сделать мир чуточку прекраснее.

Одна из работниц арены прошла мимо с букетом моих цветов, и я, ойкнув, окликнула ее.

— Прошу прощения…

У нее в ушах были наушники, поэтому она меня не услышала, так что я поспешила за ней, стараясь не отставать в толпе. Женщина подошла к двери, распахнула ее и бросила цветы на улицу, после чего закрыла дверь и удалилась, пританцовывая под музыку.

— Этот букет стоил триста долларов, — громко простонала я, спеша выскочить в открытую дверь, пока она не закрылась. Когда же дверь захлопнулась за моей спиной, я метнулась к розам, которые валялись в мусорном баке в районе ворот. Вечерний воздух коснулся кожи, и я, окунувшись в сияющий свет луны, начала собирать брошенные цветы. Закончив, я сделала глубокий вдох. В вечерних сумерках ощущалось какое-то умиротворение, словно все вокруг слегка замедлилось, до утра избавившись от дневной суеты. Подойдя к двери, чтобы снова вернуться в подсобку, я несколько раз дернула ее и ощутила панику.

Заперто.

Вот черт.

Сжав кулаки, я изо всех сил забарабанила в закрытую дверь. Мне нужно снова попасть внутрь.

— Эй! — кричала я, как мне показалось, минут десять, после чего сдалась.

Спустя полчаса я сидела на бетонной ступеньке и таращилась на звезды, когда услышала, что дверь за моей спиной открылась. Повернувшись, я ахнула.

Это ты.

Грэм Рассел.

Стоит прямо за моей спиной.

— Хватит, — резко сказал он, заметив мой неотрывный, пристальный взгляд. — Прекрати на меня таращиться!

— Подожди, постой! Она… — я вскочила с места, но, прежде чем успела попросить его придержать дверь, она снова захлопнулась, — …закроется.

Приподняв бровь, Грэм переваривал мои слова, а потом, тяжело вздохнув, дернул дверную ручку. — Ты, должно быть, шутишь, — и дернул еще раз, а потом еще, но дверь не открывалась. — Заперто.

— Ага, — кивнула я.

Похлопав по карманам брюк, он застонал.

— Пиджак остался внутри, на спинке стула. А в нем телефон.

— Прошу прощения, я могла бы предложить свой телефон, но он разряжен.

— Естественно, — сказал он угрюмо. — Потому что сегодняшний день не мог не стать еще хуже.

Несколько минут он безрезультатно колотил в дверь, после чего начал проклинать Вселенную за то, что жизнь его — это полный отстой. Отойдя в противоположную от ворот сторону, он положил руки на затылок — судя по виду, события сегодняшнего дня совсем его измучили.

— Мне очень жаль, — робко и тихо прошептала я. А что еще мне было сказать? — Соболезную твоей утрате.

Он равнодушно пожал плечами.

— Людям свойственно умирать. В жизни это случается сплошь и рядом.

— Да, но от этого не легче, и именно поэтому я тебе сочувствую.

Грэм не ответил. Да и не обязан был отвечать. Я же по-прежнему пребывала в состоянии потрясения от того, что стою так близко к нему. Откашлявшись, я снова заговорила, потому что молчать не умела:

— Речь была прекрасная.

Он бросил на меня холодный взгляд и снова отвернулся.

Я не унималась:

— Ты действительно смог показать, каким хорошим и добрым человеком был твой отец, и то, как он повлиял на твою жизнь и жизни многих других людей. Сегодняшняя речь… Она была совершенно… — Я замолчала, пытаясь подобрать подходящие слова, чтобы описать его надгробную речь.

— Полнейшим враньем, — закончил он мою фразу.

Я выпрямилась.

— Что?

— Надгробная речь была полным враньем. Я подобрал ее перед входом на арену. Какой-то незнакомец написал это и оставил у стены. И он — это совершенно ясно — никогда не находился с моим папашей под одной крышей дольше десяти минут. Потому что, если бы кому-то довелось испытать такое, он знал бы, каким дерьмовым человеком был Кент Рассел.

— Постой. Так речь на поминальной церемонии по твоему отцу была плагиатом?

— Когда ты произносишь это таким тоном, слово звучит ужасно, — сухо произнес он.

— Может быть, звучит ужасно, потому что так и есть?