Притяжение звезд

Она медленно вложила младенца обратно в утробу матери. Я протянула ей коробок с тампонами из льняной пакли, она выудила три пригоршни тампонов и выложила ими брюшную полость, словно набивала подушку ватой, а потом поставила на место грудную клетку. Напоследок она натянула лоскуты кожи, плотно соединив края, как будто задергивала шторы на окне спальни. Я уже вдела нитку в иглу, и она принялась зашивать.

Закончив, доктор Линн коротко поблагодарила меня и ушла на ночной обход.

А я снова обмыла Айту Нунен и обрядила ее в свежую рубашку для погребения.

Выйдя за ворота больницы, я вдохнула полной грудью прохладный ночной воздух и ощутила давящую усталость.

Торопясь к трамвайной остановке, я застегивала пальто на все пуговицы и чуть было не угодила в глубокую яму. И подумала: обрадовалась бы я, ненароком сломав ногу и получив месяц вынужденного отпуска?

Пусть идут с миром, сказала я мысленно, как делала всегда в конце долгой изнуряющей смены. Обращаясь к Эйлин Дивайн, и Айте Нунен с ее неродившимся сыном, и к мертворожденному младенцу Делии Гарретт. И к скрытной Онор Уайт, перебирающей молитвенные четки, и к Мэри О’Рахилли, терзаемой родовыми схватками, которым не было видно конца. Я постаралась выбросить всех из головы, чтобы можно было спокойно поесть и заснуть, а завтрашним утром вновь к ним вернуться.

Три ближайших фонаря перегорели; я не сомневалась, что угольные стержни дуговых ламп были германского производства и заменить их было нечем. Дублин постепенно приходил в запустение, повсюду зияли следы разрухи. Неужели все уличные фонари так и будут гаснуть один за другим?

В небе я заметила тусклый месяц, повисший над церковным шпилем и укрывшийся за тучей. Мальчишка-газетчик с красными от долгих бессонных часов глазами сидел на тротуаре, положив перед собой шапку в надежде выклянчить у прохожих несколько монет, и распевал скрипучим сопрано песенку бунтовщиков:

– Нам суждено презреть опасность…[28]

Я представила себе доктора Линн и ее товарищей, карабкающихся на крышу муниципалитета. Они презрели опасность – и чего ради? Мне было странно думать о враче, взявшем в руки оружие, кромсающем тела вместо того, чтобы их лечить.

Но тут меня посетила другая мысль: ведь на фронте врачи делали то же самое. Война – это же полная неразбериха!

Мимо прогрохотал грузовой трамвай с мешками картошки. За ним – трамвай со свиньями, испуганно хрюкавшими во тьме. Потом локомотив, тащивший несколько платформ с горами мусора. Я задержала дыхание, пока вонь не растаяла в ночном воздухе.

Газетчик повторил припев – боевой клич, звучавший в его детских устах наивно. Конечно, ему было начихать и на короля, и на свободу; он был готов петь те песни, которые нравились его покупателям. Уличные торговцы не могли быть младше одиннадцати лет, но этому пареньку на вид было скорее лет восемь. Интересно, куда он отправится ночевать, когда его рабочий день закончится? Я посетила на дому слишком многих своих бывших пациентов, чтобы не догадаться. Стены некогда крепких особняков были испещрены щелями; семьям теперь приходилось ютиться впятером на одном матрасе под крошащейся лепниной на потолке, с текущими водопроводными трубами. Многим дублинцам удалось сбежать в пригород, оставшиеся горожане самовольно заняли полуразрушенные дома в самом сердце столицы.

Может быть, этому маленькому газетчику и жить негде. Наверное, можно было пережить одну холодную ночь в октябре, но сколько таких ночей, сколько лет он провел на улице? Я подумала об Ирландии, существовавшей в мечтах доктора Линн, где будут заботиться даже о самых бедных гражданах.

Я подумала о сиротском приюте, в котором выросла Брайди, и о том, что она сказала про нежеланного младенца вроде того, кого собиралась родить Онор Уайт: его спустят в трубу. Все-таки необычная девушка эта Брайди Суини. Сколько в ней пыла и страсти! Где она узнала все то, в чем вроде бы разбиралась? У нее не было собственного гребня, в синематограф она ходила всего раз в жизни. Она хотя бы ездила в автомобиле, слушала граммофон?

Церковные колокола вызванивали «Веру наших отцов»[29], заглушая пение мальчишки-газетчика. Витражные окна освещались изнутри трепещущим пламенем горящих свечей. На дверях церкви висело объявление:

Канун Дня Всех Святых

В это тревожное время мы будем служить ДВЕ специальные мессы каждый вечер в 6:00 и 10:00, дабы молить нашего Небесного отца о защите.

Это напомнило мне, что завтра – большой церковный праздник, и мне, наверное, следует посетить вечернюю службу. Но у меня не лежала душа, да и сама я едва держалась на ногах.

От этой дерзкой мысли я поморщилась. Мучительная усталость каждой мышцы моего тела не слишком походила на бесчувственность смерти. Я бы скорее обрадовалась, если бы у меня заболела нога, или спина, которая и так ныла, или пальцы, кончики которых онемели.

Наконец подошел пассажирский трамвай; он был переполнен, но я и еще несколько человек влезли внутрь. Люди враждебно поглядывали на новых пассажиров, из-за которых им пришлось потесниться, а кое-кто отвернулся, опасаясь заразы.