Притворись моей сестрой

Дженни внимательно посмотрела на этого крупного и рыжебородого человека, который казался ей то отцом, то полным незнакомцем. Ее папа из Коннектикута в этой ситуации тоже остался бы в комнате.

– Хорошо, – разрешил полицейский.

Девушка положила руку на подлокотник дивана и села. За спиной оказалась одна из небольших и бесполезных подушечек, единственный смысл которых – сделать сидение на диване менее удобным. Дженни вынула из-под себя одну – маленькую из бархатного материала. Девушка держала ее на уровне груди, словно это был щит.

– Меня зовут мистер Моллисон, – представился полицейский. У нее было чувство, словно он уже несколько раз произносил свою фамилию. – Я – агент ФБР и занимался твоими поисками двенадцать лет назад. Это мистер Фабриоли из полиции штата, а это мистер Сайчек из полиции твоего города. Все мы сейчас расследуем совершенно другие дела и пришли, чтобы помочь с расследованием дела Джен Спринг.

«Я не Джен Спринг! Я перестала ей быть двенадцать лет назад!»

Джоди было ужасно жалко свою сестру.

Пальцы той теребили подушку, словно она их не контролировала, глаза бегали по комнате, пытаясь найти какое-нибудь безопасное место. Она стала совершенно по-другому говорить. С каждым предложением казалось, что она все больше превращается в ребенка, отматывая назад время, будто в конце разговора расскажет версию событий трехлетней девочки.

Мама Джоди пыталась сдержать слезы, которые не имели никакого отношения к похищению. Она плакала, потому что не могла обнять свою дочь, чтобы ее успокоить. Было ощущение, что Дженни вот-вот забьется под стол или диван.

Мистер Моллисон еще что-то говорил в течение пары минут, а потом пересел на диван рядом с девушкой. Он положил руку ей на плечо, чтобы та расслабилась и почувствовала себя в безопасности. Дженни разговаривала только с ним, никого из семьи Спринг не было рядом.

– Послушай, – произнес полицейский спокойным и размеренным тоном, словно никуда не торопился и у него был целый день в запасе. – Мы не хотим говорить о том, что, по нашему мнению, могло произойти, а только о том, что ты сама помнишь.

– Я ничего не помню, – быстро ответила девушка.

Мистер Моллисон кивнул, подумал, а потом произнес:

– Наверняка ты очень испугалась, когда взяла в руки в школьной столовой пакет молока и увидела на нем свою фотографию.

Дженни с еще большей силой вцепилась в подушку.

– Ты что-нибудь сказала тогда ребятам, с которыми сидела за столом? – спросил после небольшой паузы мистер Моллисон.

– Что узнаю лицо, – ответила девушка. – Вслух. Прямо сразу.

– И что они ответили?

– Что я просто хочу найти повод прогулять контрольную по математике.

Джоди не смогла сдержать смех. Дженни немного расслабила пальцы, вцепившиеся в подушку.

– Нет, стоп, – поправила себя она. – Тогда у меня не было контрольной по математике. Это у Питера и Адаир была контрольная. Я должна была после обеда зачитать свое сочинение вслух перед классом. Вот видите, уже перепутала факты. У меня проблема с ними. На мои слова сложно положиться. Понимаете?

– Ничего страшного, – ответил мистер Моллисон, улыбаясь. – Иногда можно что-то и перепутать. Он кивал не только большой головой, но и всем торсом. Получалось, что вместе с ним и Дженни раскачивалась взад-вперед. – Возможно, ты тогда поняла, что опубликовавшие эту фотографию на пакете молока были тоже немного не в себе и слегка запутались.

– Да, – кивнула девушка. – Потому что мои родители были моими родителями. И они хорошие. Они были со мной всю сознательную жизнь. Я провела все детство рядом с ними. И они просто не могут быть плохими, потому что только такие люди похищают других. – Ее подбородок задергался, словно она вот-вот заплачет. – А мои родители были не такими. Поэтому я подумала, что на пакете напечатана не моя фотография.

– Но тем не менее, – произнес мистер Моллисон, – ты взяла его домой, верно?

Дженни снова с силой вцепилась пальцами в подушку.

– Да, на всякий случай.

Джоди прекрасно помнила тот день, когда родители приняли решение напечатать фотографию на молочных пакетах. Сколько тогда было споров!

Дядя Пол был категорически против, говорил, что от этого все снова начнут переживать старую травму. Ребенок погиб, много лет назад все согласились, что именно это и произошло. Зачем ворошить прошлое? Зачем этот бесполезный и безнадежный жест?

Тетя Лауллен говорила:

– Это просто смешно. Никто не узнает по фотографии трехлетней девочки ту, которая, если выжила, уже давно подросток.

Она положила рядом фотографии Стивена и Джоди, когда им было три года, чтобы показать, насколько сильно изменились дети, причем так, что сейчас их по этим изображениям практически невозможно было узнать.

Соседи, жившие рядом с ними на момент исчезновения ребенка, тоже были против. Они утверждали, что начнут звонить всякие сумасшедшие, от которых не будет никакого толка, лишь расстройство. Как и соседи, которые переехали в их район после исчезновения. Они говорили, что могут появиться ужасные подробности, от которых жить легче никому не станет.