Притворщики

– Знамо зачем – фотографироваться. Двести пятьдесят раз сфотографировались. Покажем фотографии у себя в «Захрюкино» – обзавидуются. Ой, ну как у вас просторно – дворец. В чистом виде дворец! У золовки-то квартирка поганенькая. Ага. И подьезд серый, стены исписаны, лесенка грязнюча, а у вас – шик.

Когда Ульяна начала клевать носом, я уговорил её пойти и лечь спать.

– Да, да, – кивала она, непрестанно зевая. – Пора. Уморилася за день. Спокойной ночи, Глеб.

В комнате я углубился в чтение статьи.

***

Утро началось с зычного голоса Ульяны. Сначала мне показалось, она ругает Казака, но прислушавшись, я услышал следующее:

– Четыреста восемьдесят одни умножить на двести сорок восемь.

Раздался тихий голос Казика.

– Чётче говори. Чётче, идиота кусок! Семьсот девяносто два умножить на триста восемь.

Казик заговорил. Ульяна заорала:

– Чётче, сказала, болван неотесанный! Что ты бормочешь себе под нос? Вырабатывай голос, чтоб дрожало всё кругом, когда ты говоришь! Чтоб земля дрожала. Кретин тихоголосый!

Я усмехнулся. Помнится, вчера Ульяна называла Казика исключительно сыночкой, теперь же, без свидетелей, позволяет себе более резкие выражения.

– Чётче, ирод!

Я встал, оделся и вышел из комнаты. Моё появление в гостиной воспринялось, как праздник.

– Глебушка, – заулыбалась Ульяна. – Проснулся уже?

Ты так орала, подумал я, что не проснуться мог только покойник. Казик, к моему удивлению, стоял на голове. При виде меня, он закряхтел, встал на ноги, и его лицо густо залилось краской.

– Казик, сынуля, – пропела Ульяна. – Или, умойся, лапочка.

Казик выбежал из гостиной.

– Глеб, а завтрак уже готов. Ты извини, я уж тут похозяйничала маленько, картошечки пожарила. Только без сальца. Сальца у вас в холодильнике не нашла. Закончилось поди.

– У нас его и не было, – усмехнулся я, представив лицо Дианы от фразы «жареная картошка с салом». Она бы с ума сошла. Диана постоянно на диетах, постоянно мучается: хочет есть и никогда не позволяет себе лишнего. Практически любая вкусная еда под запретом. Сладкое, мучное, жирное, саленное – это табу. Диана ест, как птичка, боится испортить фигуру. Такой у неё бзик.

Правда иногда она срывается. Такие дни, точнее ночи, случаются нечасто – раз пять в год. Диана просыпается среди ночи со зверским аппетитом, в каком-то полугипнотическом состоянии идёт на кухню, открывает холодильник и начинает есть. Ест всё, что вредно: сладкое, мучное, жирное. Наедается до отвала, возвращается в спальню и засыпает. А утром говорит, что не помнит, как ночью выходила из комнаты. Не знаю, может, правда не помнит, а может, и лукавит. Она ведь актриса.

Вернёмся к завтраку. Увидев жареную картошку, я присвистнул. Я, конечно, люблю всё жаренное, на диетах не сижу и прочей фигней не страдаю, но картошка Ульяны это что-то особенное. Сковорода наполовину заполнена маслом (как выяснилось позже, сливочным) картошка им буквально пропитана – холестерин зашкаливает. Ульяна сокрушается, что в доме нет сала.

На столе соленья: банка огурцов, помидор, перца и грибов.

– Это тебе подарок, Глеб. Всё свое, со своего огорода. Ешь на здоровье!

– А вы?

– И мы поедим, куда денемся. Казик! Казик, сыночка, где тебя там черти носят? Ты что в раковине утопился, дрянь такая? Иди, сынуля, кушать.

Казик вышел из ванной, шмыгнул носом и сел за край стола.

– Умылся?

– Угу.

– Руки помыл?

– Угу.

– Тарелку давай. И не угукай мне! Разугукался. Что о тебе Глеб подумает. Тебя в школе что, только угукать учат? Разговаривай правильно, это тебе Москва – столица наша, матушка. Тута надо всю свою культуру высунуть и не сувать обратно, пока домой не воротимся. Глеб, мы с Казиком по городу хочем походить, ты б нам места какие знатные посоветовал.

– А что конкретно вас интересует?

– Да нам до фени, лишь бы красиво было. Мож магазин какой у вас знатный есть. Или базар.

– Я бы в галерею сходил, – тихо сказал Казик.

– Сиди у меня! – гаркнула Ульяна. – Галелею ему подавай.

– Галерею, – поправил мать Казик.

– Поговори у меня! Ты в Москву-матушку приехал. Тута надо красоту смотреть, в метро на паровозе кататься, там же такая знатная ахритектура! А он по галелеям собрался шастать – деревня. Соображать же надо! Что о тебе Глеб подумает, неуч ты эдакий.

Казик прыснул.

– Чего ржешь?

– Архитектура, – прошептал Казик.

– Я так и сказала – ахритекртура. Всё, не позорь мать перед людями. Бестолочь!

Через час, снабдив Ульяну бумажкой с несколькими адресами и номером моего домашнего и мобильного телефонов, я протянул связку ключей.

– А это зачем?

– Меня не будет дома.

– Ой, Глеб, боязно мне ключи чужие с собой таскать. А украдут?

– Не украдут. Берите.

– Ой, спасибочки. До чего ж ты добрый, а. Казик, чего застыл, как баран на выпасе. Вываливайся в общую прихожую, лифту вызывай. И фотоаппарат приготовь, сейчас будем зеркало в лифте фотографировать. Музей! Не подъезд, а музей!

Глава четвёртая

Четвёртый «Дракон»

– Откуда они приехали? – засмеялась Алиса.

– Говорят, из «Захрюкино». Ты должна их увидеть, это что-то. Казик вроде нормальный пацан, только сильно затюканный матерью. А Ульяна – жесть!

– В Москву они зачем приехали?