Привала не будет

Командир предупредил, чтобы действовали умно, расчетливо и огонь открывали только в крайнем случае.

Цепляясь за обледенелые ветви кустарника, разведчики спустились под откос. Они вышли на шоссейную дорогу, которая вела к перекрестку. Удобно было и дальше идти по шоссе, но Столбов повел товарищей прямиком, по глубокому снегу. Намеренно, ради осторожности, двигались нехоженым путем.

Скоро со стороны перекрестка донесся сперва неясный, глухой, потом более четкий стук. Похоже, кто-то отстукивал на камне молотком.

— Тише, будем караулить, — предупредил Столбов.

Они залегли в канаве. Ветер кружил над ними косую, низкостелющуюся порошу и прятал их от чужого глаза. Минут через пять на дороге появились три немца. Полы шинелей на них были подобраны за пояса, очевидно для легкости ходьбы. Трудно было понять: шли они в разведку или хотели одни втихую вырваться из города. Жестом руки Столбов дал сигнал приготовиться к нападению. Фашисты подошли к канаве, и в этот миг в руке Столбова сверкнул нож… Впереди шедший немец, неуклюже взмахнув руками, упал, второй с отчаянным криком сделал рывок в сторону, но, будто споткнувшись, повалился в снег. Третьему удалось убежать, и, хотя гнались за ним, он исчез в метели.

Раненного в ногу разведчики приволокли в дом. В поношенной дырявой шинели, худой, остроскулый, с выпирающим кадыком, он казался невзрачным солдатом, но, когда сняли с него шинель, на куртке увидели железный крест и погоны обер-лейтенанта.

Допрашивать его стали сообща, стараясь вместе разобраться в чужой речи. Старшина Онопа порылся в своем вещевом мешке, достал смятые, пожелтевшие от времени, газетные листы, где был напечатан «Военный разговорник». С помощью нехитрого набора слов удалось выпытать у пленного, что немецко-фашистские войска в этом районе предпринимают отчаянные усилия вырваться из будапештского «котла».

— Чем вооружены? — с трудом выговаривая слова, по-немецки спросил Стариков.

Пленный назвал автоматы и винтовки.

— Танки есть?

Офицер отрицательно замотал головой.

— Брешет як сивый мерин! — проговорил Сорока и уставился на пленного, сдвинув брови. Немецкий офицер присмирел. Вид у Сороки был внушительный: черные, беспощадные глаза, большой, ноздристый нос, да еще такие шикарные усы! Немец, видимо, принял его за самого главного начальника и робко, угодливо сознался, что и танки есть, и бронетранспортеры…

Пленный разжал пальцы обеих рук, что означало десять машин…

Это была сила, с которой маленький гарнизон уставших бойцов не мог не считаться. Стариков озабоченно поглядел на бойницы. Старшину Онопу отнюдь не смутило, когда командир критически оглядел его кладку, тонкую, в один кирпич, и заметил, что эдакое сооружение при малейшей встряске от снаряда обрушится.

— Все будет в порядке, — заверил Онопа и, кивнув товарищам, повел их в подвал.

Скоро оттуда натащили столько каменных плит, что хватило обложить ими окна обеих комнат, отведенных под пулеметные гнезда. Онопа отошел к двери, поглядел на бойницы, обложенные плитами и кирпичом, и усмехнулся:

— Э-ге… Целая баррикада!

5

…Третий день был пасмурным и серым. От бессонных ночей распухли и воспалились глаза у бойцов. Контратаки следовали волнами, но каждый раз, попадая в зону поражающего огня, фашисты откатывались прочь. В полдень, убедившись, наверное, что лобовыми атаками не сломить упорство русских, немцы пустили из-за ближней горы четыре танка и шесть бронетранспортеров с пехотой. Стреляя на ходу, они стали обтекать дом с флангов. Дом оказался в огненном кольце, к нему подкатили две пушки.

После короткого огневого налета стрельба прекратилась совсем неожиданно, уступив какой-то странно подозрительной тишине. Похоже, немцы собираются штурмом ворваться в дом. Но вместо этого откуда-то послышался тяжелый металлический голос. Оказывается, из рупора на русском языке передавали: «Ваше положение безнадежно. Прекратите сопротивление. Сдавайтесь, сигнал для перехода — зеленый флаг из окна».

— Такого материала не имеется! — крикнул громовым басом старшина Онопа, и ехидный смех прокатился по комнатам.

Стариков вынул из-за пазухи шипели небольшой кусок красного материала. Как парторг роты, он носил это красное полотнище, намереваясь водрузить его на видном месте после атаки. Пользуясь сейчас затишьем, Стариков выскочил на балкон второго этажа и водрузил красный флаг.

Забушевал ураган огня. В доме посыпались битое стекло, штукатурка, лихорадочно вызванивала хрустальная люстра. Наибольшую опасность представлял огонь танковых пушек. Снаряды, правда, не пробивали толстые каменные стены, но все чаще осколки залетали в окна, корежили крышу. Пока шел обстрел, маленький гарнизон осажденного дома прятался в комнатах с бойницами. Тут было безопаснее не только от пуль, но и от снарядов.