Приватизация по-российски

Итак, предприятие стоит столько, сколько за него готовы платить. Это правило работает вне зависимости от того, чем платят: деньгами или чеками. Однако в чем было преимущество чеков? Все-таки они оказались распределены среди населения более равномерно, чем деньги. Основные деньги были сосредоточены всего у 5 процентов населения. Поэтому приватизация за деньги оказалась бы социально совершенно не приемлемой. Она просто бы не пошла. Очень странно, что таких очевидных вещей не видят многие нынешние политики, которые продолжают утверждать, что денежная приватизация в той ситуации была бы гораздо лучше ваучерной.

Почему значительная часть населения осталась недовольна чековой приватизацией? Причин тому много.

Психология российских людей вообще очень двойственна и противоречива. Например, в 1991–1992 годах большинство населения страны было за рынок. Но за некий абстрактный рынок, любые же конкретные шаги по переходу к рынку вызывали резкое отторжение. Таким же двойственным было и отношение к приватизации. Люди в целом относились к ней вполне лояльно, но — только до поры до времени: по мере того, как приватизация продвигалась вперед, количество людей, поддерживавших ее, уменьшалось.

Очень активно население поддерживало приватизацию квартир и мелких земельных участков. Однако когда пошла приватизация мелкого бизнеса, такой поддержки уже не было. Если в 1992 году приватизацию мелких предприятий поддерживало 64 процента населения, то к концу 1995 года — только 45 процентов. Если у приватизации торговли в 1992 году сторонников было больше, чем противников, то к 1995 году количество сторонников и противников разгосударствления в этой отрасли сравнялось. У приватизации крупных предприятий изначально противников было больше, чем сторонников, а к 1995 году этот разрыв еще увеличился.

Вообще начало 1994–1995 года стали переломным моментом в отношении населения к реформам. Почему это случилось? Какие события способствовали росту такого негативного отношения?

Объяснение простое: люди не видели результатов. Усталость накапливалась, а ожидаемые перемены к лучшему все откладывались и откладывались. И причиной тому была вовсе не “шоковая терапия”, но как раз напротив отсутствие шока, непоследовательность и нерешительность в проведении реформ.

Два принципиальных обстоятельства делали невозможными какие-либо ощутимые изменения в экономике: отказ от либерализации цен на нефтепродукты и несбалансированный бюджет.

сли бы в 1992 году вместе с остальными ценами были освобождены и цены на энергоносители, сразу бы стало ясно, где предприятия эффективные, а где — не очень. Жизнь бы заставляла производителей считать расходы на электроэнергию, а значит, думать об эффективности производства, о его структурной перестройке, о продвижении своей продукции на рынок, о потребителе, в конце концов. Формирование эффективного собственника в промышленности пошло бы гораздо быстрее, и результаты реформ, результаты приватизации оказались бы гораздо более ощутимыми для населения.

Но для того чтобы освободить цены, скажем, на нефтепродукты, политической воли не хватало. В результате не было серьезных структурных преобразований в реальном секторе экономики. А такое положение дел неизбежно влекло за собой и еще одну беду: несбалансированный бюджет. Безнадежно неэффективное производство требовало непрерывной государственной поддержки, в итоге бюджетные расходы традиционно превышали доходы и покрывались с помощью печатного станка. А неизбежная при таком раскладе инфляция ощутимо отражалась на кармане.

Однако вся эта сложная причинно-следственная цепочка была для основной массы населения не столь очевидна, как то, что лежало на поверхности: провели приватизацию — выросли цены. В итоге — рост негативного отношения к приватизации.

Кроме того, я думаю, сработал и чисто психологический фактор: особенности восприятия частной собственности людьми, более полувека прожившими в командной распределительной экономике, что тоже нельзя сбрасывать со счетов. В исторической памяти нашего народа никаких теплых чувств к частной собственности не осталось к тому моменту, как в стране началась массовая приватизация. Коммунистическая пропаганда каждый день воспитывала негативное отношение к этой самой собственности. И при этом очень сильны были уравнительные настроения. Они существовали еще в царской России, но коммунистическая пропаганда чрезвычайно заботливо культивировала их и поддерживала.

Скажем, у поляков историческая память вполне рыночная. В Польше никогда не умирала частная собственность на землю. Многие помнят, как до войны в Варшаве работала биржа. Поэтому поляку гораздо проще принять идею приватизации.