Приватизация по-российски

Итак, к началу 1994 года в России завершилась ваучерная приватизация. В это же время появились все признаки устойчивости фондового рынка: акции бесперебойно продавались и покупались; наметилась отрадная тенденция роста их стоимости; активизировались портфельные инвесторы, которые уже могли зарабатывать в России своим ремеслом: выгодно перепродавать ценные бумаги. Да и общая ситуация значительно отличалась от той, что была два года назад. В стране появились частные собственники. Появились люди со средствами, готовые вкладывать эти средства в дальнейшее приобретение собственности.

Скажем, в ходе ваучерной приватизации рядовой работник “Норильского никеля” получил по закрытой подписке примерно 300 акций своего предприятия. Если он сумел продать эти акции на пике спроса (по 16–17 долларов за акцию), он получил за них около 5 тысяч долларов. Собственники же крупных пакетов вполне могли заработать на ваучерной приватизации средства, необходимые для участия в денежной приватизации.

У государства таким образом возникла реальная возможность не просто раздавать свои заводы и фабрики, но продавать их за деньги, чтобы вырученные средства вкладывать в приватизируемые предприятия, а также использовать их для пополнения бюджета. Начался второй этап российской приватизации — денежный.

Однако поначалу денежная приватизация в России шла непросто — в основном в форме инвестиционных конкурсов, которые, как ни прискорбно, в большинстве случаев стали конкурсами обещаний. Скажем, выиграл МЕНАТЕП конкурс по Усть-Илимскому лесопромышленному комплексу: 180 миллионов долларов наобещал. А где эти инвестиции? По документам, конечно, деньги давно перечислены, но никаких вложений в реальной жизни до сих пор не наблюдалось.

Формально денежный этап приватизации начался 1 июля 1994 года. Но вряд ли инвестиционные конкурсы можно считать достойным ее началом. Откровенно сказать, вторую половину 1994 года мы потратили на раскачку. Активных продаж не было, бюджетного задания по приватизации не было. А тут еще и Чубайса из Госкомимущества осенью забрали. Полеванов объявился… Конечно, ведомство переживало некий кризис. Я считаю, что по-настоящему к денежному этапу мы подошли уже после залоговых аукционов.

А тогда, в 1994–1995 годах, требовалась серьезная организационная переналадка. Ведь технически очень сложно перестроиться с приватизации, предполагающей продажу огромного количества предприятий в сжатые сроки, на программу, которая требует скрупулезной индивидуальной работы по каждому проекту. Нужны совершенно другие специалисты, совершенно иначе проходит работа с регионами, всевозможными организациями и самим покупателем.

На ваучерном этапе приватизации мы сами создали некий искусственный спрос, раздав населению приватизационные чеки. Этот спрос постоянно давил на нас и требовал непрерывно выбрасывать на рынок все новые и новые порции собственности. На денежном этапе спрос, напротив, был ограничен, так как денег было немного, и потому нужна была индивидуальная работа с каждым покупателем.

Но как только ты начинаешь эту самую индивидуальную работу, на тебя обрушивается такой поток всевозможных упреков в предвзятости, продажности, коррупции! Всякий претендующий на хороший кусок собственности начинает кричать во всеуслышание: “А почему он с таким-то разговаривает, а со мной не разговаривает?” Ну, хорошо, давай я буду и с тобой разговаривать. Но если через пять минут разговора я выясняю, что денег на покупку собственности у тебя нет, о чем мне с тобой разговаривать дальше?! Мне деньги для бюджета нужны.

Но только я хлопаю дверью перед очередным надутым мыльным пузырем, мне вслед несется: “А-а! Он разговаривает только с денежными мешками, а нас, простых тружеников, знать не хочет! Это несправедливо! Это коррупция!” Мне надо как можно дороже продать собственность, чтобы заплатить деньги учителям, врачам, военнослужащим, а меня обвиняют в том, что я общаюсь только с банкирами. А с кем мне общаться, скажите, если мне нужно продать нефтяную компанию? С уборщицами, что ли?

Да, я согласен: в денежной приватизации принимает участие очень и очень небольшой процент населения. Но если мы хотим исправных поступлений в бюджет, значит, должны принимать как данность тот факт, что необходимые нам деньги очень неравномерно рассредоточены среди граждан страны и вытащить живые рубли можно в первую очередь у тех, кого принято называть денежными мешками.