Приватная жизнь профессора механики

И тут заболевает наш 'гроссшеф' г-н Упхаус и на время отходит от дел фирмы. Патенты остаются неоплаченными и: пропадают. Сами-то бумажки остаются, но пропадает их действие. А кто будет внедрять, то, что ему не принадлежит? Как тут не впасть в депрессию? Вот и впал, я, по крайней мере. И перешёл, как говорится, на литературно-преподавательскую работу.

Чем хороша работа в университете - так это своей незыблемостью, что ли. Рушатся государственный строй, экономика, проекты, судьбы людей, а университеты - стоят. Даже учебные программы не меняются, если конечно, дисциплины не социальные. Кафедра атеизма быстро перестроилась в кафедру религиоведения, кафедра научного коммунизма, чтобы не соврать, в кафедру рыночной экономики. А ведь преподают то же самое - Бога нет, учение Маркса всесильно, потому, что верно, а верно - потому, что всесильно: Люди-то на кафедрах остались прежними!

На моей же кафедре все по-прежнему - контактные напряжения остались теми же, что и при их первооткрывателе Герце, то же касается зубчаток и винтов. Вариаторы и маховики, правда, изменились, но в этом виноват я сам: И процент талантливых студентов - тот же, есть из кого выбирать учеников.

Но творческую энергию куда-то девать было надо, вот я и стал писать книги. Как учебники, так и научно-популярные книги - 'Удивительную физику', 'Удивительную механику', даже 'Парадоксальную механику'. И, чего никто не ожидал, даже художественную литературу: трилогию - 'Русский декамерон:', 'Любовная исповедь тамароведа' и 'Друзья дороже!', которую я полностью издал в 2006 году. Более того, почти закончил и эту, довольно объёмистую книгу, за исключением двух последних разделов. Вот как полезны бывают временные депрессии и отлучения от изобретательской работы - появляются другие продукты творчества!

Всё это литературно-педогогически-депрессивное состояние продолжалось - могу точно назвать дату - до 27 марта 2006 года. Я запомнил её не только потому, что это - день рождения моей первой жены. Что поделаешь - дни рождения всех моих жён помню наизусть! В этот день произошёл крутой поворот в моей жизни. 'Крутой' во всех смыслах этого слова - и в старом и в новом.

Но прежде, чем рассказать об этом 'крутом' повороте, я опять поплюю трижды через левое плечо: 'Тьфу, тьфу, тьфу!' - чтобы не сглазить.

Да, кстати, а почему это вдруг даже крещеные люди от сглаза и прочих напастей плюют через левое, а, не дай Бог, через правое плечо? И даже не только плюют, но и щепотку соли бросают, а сгласно некоторым источникам, пытаются даже: помочиться через то же левое плечо. Последнего, правда, я лично делать никому, кроме виртуозов, не советую, особенно прилюдно, во избежание неприятностей. А все дело в том, что за нашим правым плечом постоянно находится ангел-хранитель, который защищает нас от всяких напастей. Уж поверьте, народная мудрость врать не будет! А за левым плечом стоит нечистый, лукавый, искуситель, если угодно - Анчутка, назовем его хоть так, чтобы только не упоминать его настоящего имени. Иначе услышит - и тут как тут! Так вот, на этого Анчутку следует плевать, швырять солью и другими вредными для здоровья вещами, пардон, мочиться и делать ему другие гадости, чтобы он сам не успевал это сделать первым!

Итак, поплевав вволю на этого Анчутку, я продолжу рассказ о крутом повороте в моей жизни, происшедшем аккурат в день рождения моей первой жены, а именно - 27 марта 2006 года.

А произошло вот что. Накануне позвонил мне приятный мужской баритон с до боли знакомыми интонациями и акцентом. Говорящий явно принадлежал к 'кавказской национальности', причём к той её части, которая проживает в Абхазии. Но абхазом говорящий быть не мог, так как в его речи не было характерных свистящих звуков, а также потому, что мелодия или 'тьюн' его речи явно не принадлежали абхазу. 'Тьюн' речи абхаза напоминает хорей в стихотворении (помните: 'абриёбшь аспорт абстазара', причём каждое слово ударное!). Речь грузина певучая, в грузинском языке нет никаких ударений. А речь мегрела настолько своеобразна - от чисто испанских 'блестящих' звучаний ('Ир сапатонс таркаль осурепи танс ибонс'), до комических ('Исидоре, нахулия скани чемодани!') - что её определит каждый, кто с ними когда-то общался.

Так вот, говорящий со мной был явно мегрелом, что он тут же подтвердил, назвавшись: 'Саная Энвер Сергеевич'. Господин Саная сказал, что звонит мне по просьбе, или поручению его шефа - председателя Совета Директоров одного инновационного холдинга, с предложением встретиться и обговорить деловое предложение.

Надо сказать, что к этому предложению, я поначалу отнёсся скептически. Потом оказалось, что позвонить мне попросили именно Саная, как моего земляка, что ли, чтобы вызвать положительные ностальгические эмоции. Но ещё в молодости обжёгшись на Грузии, я перестал верить всему, что с ней связано. Кроме Сталина, конечно. И зря, потому что помимо Сталина, надо было бы безоглядно поверить и Санае тоже.