Приватная жизнь профессора механики

- А Прийменко будет на кухне трахаться с Мартой, это вам понравится? - приводил я свой довод.

- Пусть подерутся, и кто выиграет, тот и будет зав. кухней! - предложил Гога Тертерян.

Меня ребята не очень любили, но Володю за его доносительство и нудность, просто ненавидели. Наша драка была бы для них неплохим шоу.

Уговаривать нас не надо было. Мы вскочили на нары - а они были как одна площадка 5х2 метра и покрыты матрасами - и сцепились. Мне удалось ухватить противника за шею согнутой правой рукой, которую я дополнительно сгибал левой. Прийменко, пользуясь тем, что руки у меня заняты, стал пальцами выдавливать мне глаза. Я пытался укусить его, бил его коленом в пах, но не помогало. Только когда он стал хрипеть от удушья, а у меня пошла кровь, как показалось, из глаз (на самом деле кровь пошла из носа), нас растащили, как двух питбулей.

Вопрос о начальнике кухни оставался открытым, пока его не разрешил Тоточава.

- У вас есть староста, пусть он будет и ответственным за кухню, и причём здесь Гулиа? - провозгласил Тоточава и ребята неохотно, но согласились. Я грозился поджечь кухню, но потом понял, что первым пострадаю от этого я сам. К тому же мы стали менять зерно у местных жителей на самогон, сало и другие съестные продукты, и актуальность кухни поубавилась.

Делалось это так. В то время хлеба убирали раздельным способом - сперва косили и укладывали в валки, а потом, когда зерно недели через две дозревало в валках, подборщиками на комбайнах подбирали и молотили это зерно. Этот метод, пригодный для высоких, крепких колосьев, например, на Кубани, плохо подходил для целины 1958 года.

Колосья были слабые, часто шли дожди, и подбирать жиденькие, прибитые к земле валки было очень трудно. Все комбайнёры понимали это, но было указание партийного руководства, то ли области, то ли Казахстана, то ли самого Хрущёва - косить враздельную. Мы же с моим комбайнёром Толиком на нашей самоходке, косили впрямую по диагонали поля - 'напрямки' к какой-нибудь деревне. Там медленно ехали вдоль домов и громко предлагали: 'Кому пшеницы?'

Покупатель находился тут же. Мы высыпали ему за забор наш бункер - 11 центнеров, а он давал за это четверть самогона, огромный кусок сала, засоленного мяса, маринованных огурцов и другой снеди. Так что, водкой и закуской мы были обеспечены! В своё слабое оправдание могу только, забегая вперёд, сказать, что к середине августа пошли непрерывные дожди, когда подбирать валки было нельзя, а к концу месяца повалил снег, засыпав всю скошенную пшеницу толстым слоем. Только весной такой хлеб частично подбирали и отправляли на спиртзаводы. А мы косили 'по уму' - напрямую, спасали зерно, отдавая его труженникам деревни, а спирт получали тут же, минуя спиртзаводы. И быстро и экономично!

Мне постоянно приходила на ум крамольная мысль - а нужно ли было вообще 'поднимать' целину? Окупятся ли такие колоссальные финансовые затраты, переброс людских ресурсов, сломанные судьбы людей? Кормила же Россия в 1913 году пол-мира и без всякой целины. В приватных беседах с 'бывалыми' людьми - и на целине и в Москве, я получал однозначный ответ: 'Не нужно!' Правда, ответ произносился тет-а-тет и шёпотом.

А вот на другой, менее глобальный, но более близкий мне вопрос - нужно ли было посылать на целину неопытных студентов со всей страны - я однозначно отвечаю: 'Нет!'. Не самый худший был наш 'призыв' - все идейные, готовые к труду ребята. И что же мы сделали полезного? Скосили малую часть хлебов, которые всё равно пропали. Причём за счёт совхоза съели столько, что все остались должны не менее, чем по тысяче рублей. Кроме того, израсходовали государственные деньги на проезд (будь он неладен!) и обмундирование - телогрейки, сапоги, матрасы, одеяла и пр. Вместо летнего отдыха чуть ли не половина ребят заболела, и на два месяца все опоздали на занятия. А два парня с нашего вагона вообще погибли нелепой смертью. Доходили слухи, что в соседних отделениях совхоза тоже были погибшие - кто от электротока, но больше всего от убийств со стороны местных и драк с ними. Мы были очень невыгодны местным жителям - работали почти бесплатно, отбивая их хлеб. Да и подворовывать так или иначе им мешали.

Местные несколько раз стреляли дробью по фанерному туалету близ нашего амбара-общежития. Они появлялись со стороны деревеньки, обычно поздно вечером, дожидались, когда кто-нибудь пойдёт с фонарём в туалет, а потом стреляли крупной дробью. Дробь легко пробивала фанеру, и несчастный студент мчался обратно в амбар, отправляя свою нужду по дороге. В амбаре мы заливали ему ранки йодом и выковыривали дробинки иголкой или шилом. Жаловаться было некому, да и лечиться было не у кого. Хорошо ещё, что ранки были неопасные. После двух-трёх случаев я нашёл лист железа и прибил его к стенке туалета изнутри. Договорились, что когда прозвучит выстрел, сидящий в туалете должен истошно орать, имитируя ранение. Довольный снайпер шёл домой и не придумывал новых способов борьбы с нами.