Приватная жизнь профессора механики

Интересно то, что настоящий бугай-то в совхозе был, жил он на ферме, откуда мы на лошади привозили молоко на кухню, и похож он был на Тугая, может даже больше чем боров.

А ещё была у Тугая собственная бахча километрах в пяти от нашего амбара. Я с приятелем Максимовым (помните злополучное дежурство по вагону!) случайно натолкнулся на неё во время очередных прогулок по необозримым просторам целины.

Маленькие аппетитные дыньки 'колхозницы' сотнями созревали там, скрытые от глаз целинной общественности. Спелые, вкусные дыни - на целине, где не то, что самых завалящих яблок - воды нормальной не было, пили рассол какой-то. Прямо на бахче поедать дыни было не с руки и мы, набрав пяток штук, пошли искать укромное местечко для трапезы. Долго искать не пришлось - прямо в поле стоял до боли знакомый мне отцепленный копнитель.

Я привычно взобрался на мостки, нажал педаль, днище открылось, и мы влезли внутрь копнителя. Чтобы получше представить себе внутренность копнителя, нужно вообразить себе маленькую комнатку, что-то вроде карцера, только без потолка и с решётчатой задней стенкой. Тюрьма, но без потолка!

Когда мы оказались внутри, днище, естественно, захлопнулось, но мы не придали этому значения - быстрее бы съесть халявные дыни. Но дух Тугая наказал нас за воровство его дынь. Мгновенно, как это нередко бывало на целине, над нами собрались грозовые тучи, сверкнула молния, и полил дождь, переходящий в град.

Мы метались по тесному копнителю, пытаясь выбраться. Но по отполированным соломой стенкам, взобраться было невозможно. Попытки взломать заднюю решётчатую стенку тоже не помогли. Мы вымокли до трусов, и уже мокрых нас избивал град. Наконец, я, взобравшись на плечи Максимова, вылез на мостки и нажал педаль. Мы освободились и затрусили домой, поливаемые остатками заканчивающейся грозы.

Мы запомнили это злодеяние 'духа Тугая' и решили отомстить ему. Назавтра мы уговорили шофёра Ваську Пробейголова (по прозвищу 'Бобби Динамит') съездить с нами на своём газике на бахчу. Набрав полкузова дынь, мы вернулись. Проезжая мимо нашего амбара, я закинул одну 'колхозницу' в открытую дверь. Видели бы вы, что там поднялось! Бедные целинники не видевшие никаких фруктов после Грузии, накинулись на дыню, как в зоопарке крокодилы на брошенный им филейный кусок мяса.

Но месть - штука обоюдоострая. Естественно, Тугай узнал, кто был автором стишков и похитителем его личных дынь. Доброхотов-стукачей нам на Руси не занимать!

И вот на доске приказов, прямо на замазанном краской месте стиха про вечный союз Тугая с бугаём, появляется объявление о собрании партийно-комсомольского актива отделения прямо у нас в амбаре. С утра, когда многие безработные студенты ещё лежали на своих нарах, к нам вошли: Тугай, Тоточава, неизвестная дама в кирзовых сапогах, и два местных механизатора.

Дама провозгласила, что есть мнение считать собрание открытым, все пришедшие подняв руки, проголосовали 'за', и фарс начался. Естественно, разговор был только о моём поведении. Как-будто в разгар уборочной не было больше дел, чем обсуждать возмутительное поведение студента 'Гулии', сняв для этого с комбайнов даже механизаторов. Но инкриминировать мне стишки они не могли - не доказано; на счёт дынь тоже разговоров не могло быть - с какой это стати дыни, выросшие на 'всенародной' земле могли принадлежать только Тугаю. А вот рацпредложение моё горячо обсуждалось. Докладывал, конечно же, сам Тугай.

- В то время как наши женщины в поте лица : - лицо, вернее, ряшка, у Тугая побагровела, на углах рта выступила пена слюны. Мне казалось, что под фуражкой у него даже зашевелились вырастающие рожки :

И тут я повёл себя, как говорится, неадекватно. Встав с нар, я извинился перед собранием и сказал, что мне нужно на минутку выйти. Потом товарищи рассказывали мне, что дама даже испугалась, чтобы я ненароком не повесился от позора: 'Потом отвечай за него!'. Но я не собирался вешаться. Зайдя на кухню, я разбил тройку яиц в алюминиевую кружку, насыпал туда сахарного песку и ложкой стал сбивать свой любимый 'гоголь-моголь', или 'гогель-могель', как называли его в еврейских местечках. Так я и зашёл в амбар обратно.

Актив аж голос потерял от моей наглости. Потом заголосили все вместе: Тугай и дама - от ярости, механизаторы - от смеха, студенты - от восторга. Только Тоточава сидел молча, широко раскрыв глаза и рот. Я смотрел на этот театр абсурда, взбивал своё еврейское лакомство и почему-то спокойно думал:

- Вот приехал я сюда с благими намерениями, чуть не помер по дороге, потерял надежду на рекорд, оставил в Тбилиси невесту. Конечно, обманывал Архипова, но в уборочной участвовал честно - даже рацпредложение сделал, как вообще избавиться от копнильщика (позже на комбайнах эту должность действительно упразднили), а меня тут как врага народа :

- Погоди, - обратился ко мне Тугай, - сейчас на это времени нету, соберём урожай, а тебя отошлём с письмом в институт, чтобы выгнали тебя отттудова!