Приватная жизнь профессора механики

Летом 1948 года мне довелось встречаться с Константином Михайловичем Симоновым. Я, в то время восьмилетний мальчик, отдыхал в Сухуме в доме моего деда - народного поэта Абхазии - Дмитрия Иосифовича Гулиа. Там же в то время жил и мой дядя - брат отца - Георгий Гулиа, известный писатель и друг Константина Михайловича. Вот потому-то Симонов так часто и наведывался в наш дом, где его очень радушно встречали. Ещё бы - такой знаменитый на весь мир гость! Помню, моя бабушка Елена Андреевна - жена Д.И. Гулиа - даже брала 'в долг' у соседей индюка, чтобы приготовить сациви для Константина Михайловича. Жили тогда бедно!

Я приезжал из Тбилиси, где учился, в Сухум обычно в конце мая, когда кончались занятия в школе. И вот, приехав с мамой в 1948 году в дом деда, я обнаружил в сарае (это был первый этаж двухэтажного дома) какие-то деревянные столбы, а под лестницей - мотки проволоки. Я уже, было, приспособился 'оприходовать' часть проволоки, но моя бабушка предупредила меня, чтобы я не трогал проволоку - это для телефона самому Симонову Константину Михайловичу. Я был поражён - самому Симонову, великому Симонову, стихотворения которого мы учили в школе! Особенно мне нравилось его стихотворение 'Митинг в Канаде', где говорилось о том, как враждебно была настроена аудитория при встрече Симонова в Канаде, и как он покорил её своими первыми словами: 'Россия, Сталин, Сталинград!'

Я, 'как и весь советский народ', в то время горячо любил Сталина. Я и сейчас его люблю, в первую очередь за то, что он был величайшим государём 'всех времён и народов', создавшим империю таких размеров и такой мощи, какая не снилась и Александру Македонскому. Настоящий 'властитель полумира' - и грузин (я тогда и не подозревал, что Сталин - сын великого путешественника Н.М. Пржевальского!), что мне особенно льстило - ведь я жил и учился в Тбилиси и обе бабушки у меня - грузинки. Спешу напомнить, что мать у меня русская, причём из столбовых дворян, на что у меня есть свидетельство 'с печатью'! К тому же Сталин учился с моим дедом - Д.И. Гулиа в одном городе - Гори, в семинарии, правда, дед был на пять лет старше Сталина. В школе я слышал, что поэт Симонов был любимцем Сталина, что ещё больше возвышало Константина Михайловича в моих глазах.

Симонов и мой дядя познакомились в январе в 1947 году в Сухуме, во время пребывания там Константина Михайловича. Там же дядя передал Симонову рукопись своей повести 'Весна в Сакене'. Повесть так понравилась знаменитому поэту, что он взял с собой моего дядю в Москву на пару месяцев и помог опубликовать повесть. В конце того же 1947 года Георгий Гулиа получил за эту повесть Сталинскую премию.

Дядя так рассказывал мне о присуждении этой премии. Повесть, каким-то неведомым образом попала к Сталину (нетрудно, наверное, догадаться, каким именно образом это случилось!). Вождь, по своему обыкновению, прочёл повесть на ночь глядя, и уже ложась спать, спросил референта: 'Повесть 'Весна в Сакене', какой из писателей Гулиа написал - старый или молодой?' (Сталин знал о существовании обоих писателей Гулиа, но не помнил, как кого зовут). Референт обещал к утру всё разузнать и сообщить ответ вождю. Тем временем в сухумский дом, где проживали оба Гулиа - отец и сын, явилась охрана НКВД и приказала никому не покидать помещение. Бабушка рассказывала, что они всю ночь сушили сухари и собирали тёплую одежду. Наутро референт доложил вождю, что повесть написал молодой Гулиа. И спросил, как бы невзначай: 'А что, Иосиф Виссарионович?' 'Ничего', - позёвывая, отвечал Сталин - 'хорошая книжка!'. Охрану сняли, а премию дали.

Так вот, Симонов тогда строил себе дачу на Черноморском побережье, близ Сухуми в местечке Агудзера (там, где был расположен 'сверхсекретный' институт физики, о котором, между тем, было известно каждому сухумцу). С телефонизацией тогда было очень сложно, и наша семья помогала Симонову устанавливать воздушную телефонную связь с миром. Отсюда проволока и столбы. Дедушка был очень влиятельным человеком в Абхазии. Ещё бы - народный поэт, создатель абхазской письменности, литературы и театра.

Константин Михайлович знал всё это и относился к моему деду с необычайным уважением, как, впрочем, и к бабушке, которой всегда при встрече целовал руку.

В действительности Симонова звали не Константином, а Кириллом. По-видимому, он переменил себе имя по той причине, что сильно грассируя, не мог произнести имя 'Кирилл'. Грассировл он настолько сильно, что мне просто трудно было понять его речь. Впрочем, эта трудность усугублялась тем, что мне, как жителю Тбилиси вообще было нелегко понять 'акающих' москвичей. В то же время наши тбилисские слова 'звонит', 'поняла', 'кофэ', и это ужасное лакейское слово 'кушать', буквально шокировали интеллигентных москвичей.