Привенчанная цесаревна. Анна Петровна

А. Г. Орлов — императрице Екатерине II. Ропша. 7 июля 1762.

Матушка милосердная государыня,

Как мне изъяснить написать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину, Матушка! Готов итти на смерть; но сам не знаю, как беда эта случилась. Погибли мы, когда ты не милуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам вздумать поднять руки на Государя! Но, государыня, свершилась беда. Мы были пьяны, и он тоже. Он заспорил за столом с князем Барятинским Фёдором[28], не успели мы разнять, а его уже не стало. Сами не помнили, что делали. Но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принёс, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил, прогневили тебя и погубили души на век...

Императрица Екатерина II Алексеевна знает, самое трудное — разговор с Катериной Романовной Дашковой. Весь двор не стоит её одной. Хоть бы скорее! Только бы скорее!

   — Друг мой, какое облегчение увидеть вас около себя! Вы не поторопились ко мне, княгиня, после этих ужасных известий. Целый день я металась в одиночестве и ни с кем не могла поделиться охватившим меня ужасом — других слов для произошедшего я просто не в состоянии найти.

   — Да, ваше величество, всё произошло слишком быстро для вашей славы и моей совести.

   — Вы говорите так, как будто в этом был момент преднамеренности. Но, слава Богу, произошёл всего лишь несчастный случай. Страшная случайность, погрузившая в отчаяние всех очевидцев.

   — Этого надо было ждать, раз рядом с императором появился Алексей Орлов.

   — Вы не правы, совершенно не правы, дитя моё. И чтобы окончательно вас в этом убедить, вот письмо, написанное непосредственно после трагической смерти.

   — Увольте меня от чтения писем, обращённых к вам, ваше величество.

   — И всё же вы не можете их не прочесть — этих строк. Это необходимо для трезвой оценки случившегося. Вы же всегда стремились к истине и проповедовали доброту. Прочтите же, княгиня.

   — Да, если бы не рука Алексея Орлова...

   — Вы бы поверили, не правда ли? Но я хочу поделиться с вами тем, что происходит сейчас в моей душе. Я столько лет знала императора... и такого разного... Если бы вы знали, каким очаровательным он был при первом нашем знакомстве. Почти красивым — его очень изменила оспа, которой он переболел в год нашей свадьбы. Ловкий. Почти изысканный. С какой лёгкостью он переходил с немецкого на французский, на шведский, даже пытался говорить отдельные фразы на итальянском. И он столько рассказывал о прошлом Швеции. Швеция была его настоящей мечтой.

   — Я знаю.

   — Он говорил с вами о ней? И, наверно, интересно говорил? В юности он умел быть превосходным рассказчиком. И так мило смеялся.

   — Я много обязана покойному императору по части знаний.

   — Вот видите, видите, как много он потерял с годами! И потом наша свадьба. Мы венчались 21 августа 1745 года. Была чудесная погода. Светило солнце... И летели журавли... Очень высоко, так что не было слышно их клёкота. А великий князь спорил, что слышал их крики, и начал сердиться, когда я отнесла это к его воображению. А через четыре дня мы провели целый вечер в Оперном театре. Шла бесконечная опера «Сципион Африканский». В самом деле бесконечная — она началась в шесть вечера и тянулась чуть не до полуночи. Должна вам признаться, я равнодушна к музыке. Мне хотелось есть, и я едва сдерживала зевоту. А великий князь восхищался каким-то скрипичным пассажем, партией флейты и кричал на весь театр «браво». Это было так нарочито, как будто мне назло.

   — Император хорошо играл на скрипке, и мне не раз приходилось музицировать вместе с ним.

   — Нет, нет, не пытайтесь меня приобщить к вашей страсти. И только представьте себе мой ужас, когда по настоятельной просьбе великого князя тот же «Сципион Африканский», да ещё с значительными дополнениями, был исполнен через месяц или два. Великий князь отмечал каждую вставку, одними восхищался, другие осуждал, а я была уверена, что непременно усну, и всё время сжимала и разжимала пальцы, чтобы преодолеть сонливость.

   — Император говорил, что он не пропускал ни одного спектакля в придворном театре. Он помнил все спектакли, названия пьес, имена комедиантов. И уверял, что только это поддерживало его добрые отношения с покойной императрицей-тёткой, обожавшей музыку. А где можно будет проститься с императором, ваше императорское величество? Хотя, что я спрашиваю — конечно, во дворце. И, вероятно, в Петропавловском соборе?

   — Что за идея? Пётр Фёдорович подписал отречение и, следовательно, не имеет права на государственные почести. Я думаю, самое разумное последовать примеру императрицы Елизаветы. Для принцессы Анны Леопольдовны она выбрала Александро-Невскую лавру. Там покоятся многие члены императорского дома. И постаралась сократить время этой никому не нужной церемонии.

   — Ваше величество, я не смогла себя заставить прочесть ваш указ: от чего скончался император?