Привенчанная цесаревна. Анна Петровна

   — А что же ещё. Коли кого из членов фамилии царской Господь к себе призовёт, певчих всегда распускать положено.

   — Так то теремных, а этих. Нет, погоди, сколько их?

   — Как положено, две станицы. На правом клиросе пятеро, да на левом столько же. Это певчих дьяков. Да подьяков шесть станиц: две станицы больших, две меньших да ещё две новоприбылых. Сам знаешь, всюду они пели при службах патриаршьих, кроме Успенского собора. Там обходились местными священниками и дьяконами. Ещё на всех службах торжественных, при твоём, государь, дворе да при твоих столах. Твои-то, царские, понаряднее, патриаршьи попроще. Стихари-то у них на разные случаи разные — белые, серебряные, золотые, чёрные, а на каждый день — ряса дьяконская суконная.

   — Вот их всех к нашим царским и причислить.

   — Куда их столько, великий государь? Это же за сотню набежит. Всех пои, корми, одевай.

   — Не разоримся.

   — Помилуй, государь, а с жильём как? Ведь они что ни певчий, то свой двор. Вон, было время, перед самым твоим рождением, патриарх Иоаким для них землю в Китай-городе у князя Голицына купил. Мало показалось, при государыне царевне Софье Алексеевне ещё соседнюю огородную землю Троицкого монастыря прирезал.

   — Выходит, есть у них дворы?

   — Есть-то есть.

   — Так и оставим.

   — А кормовые, государь? Тут тебе и рожь, тут тебе и овёс. Одежонка всякая, что для постели надобно.

   — Раз надобно, значит, надобно. Забыл, по сколько лет неокладные певчие в хору трудятся — ждут, когда место кормовое освободится. Стараются, изо всех сил стараются.

   — Да разве ты, великий государь, своими, царскими недоволен? Голоса-то у них бесперечь лучше.

   — Голоса лучше, потому что каждому из патриаршьего хора лестно в царский попасть: что воли, что окладу больше. А вот распевов стольких мои не знают, а на них вся служба церковная православная держится. Ведь владыка за то, что распевы наидревнейшие усвоили, их отличал. Беречь их надо.

   — Твоя воля, государь. Одевать-то их как будем?

   — А вот одевать теперь по-мирскому.

   — Да они, государь, с непривычки и шагу ступить не сумеют, не то что в покоях твоих показаться.

   — К хорошему быстро привыкнут, не бойсь. Что им справить надо?

   — Ну, как положено. Во первых статьях штаны красные суконные.

   — Отлично. И кафтан красный. Кафтан верхний суконный, подкармазиновый, на белке с шестью серебряными пуговицами. Да ещё другой — суконный аглицкий, на зайце.

   — Шапки какие?

   — Шапка из сукна с бобровой опушкой. Рукавицы тоже с песцом.

   — И говоришь, не привыкнут? А там, глядишь, и вовсе в немецкое платье оденем. За голоса никогда стыдно не было, за одёжку тоже больше стыдиться не будем. Соберёшь их всех завтра в патриарший храм на спевку. Сам с ними концерт проходить стану. Люблю.

Часть II «КАТЕРИНА-САМА-ТРЕТЬЯ»

Корнелиус де Брюин,

царевна Наталья Алексеевна

После возвращения моего, после

девятнадцатилетнего странствия, в моё

отечество, мною овладело желание увидеть

чужие страны, народы и нравы в такой

степени, что я решился немедленно же

исполнить данное мною обещание читателю

в предисловии к первому путешествию,

совершить новое путешествие через Московию

в Индию и Персию. ...Главная же цель моя

была осмотреть уцелевшие древности,

подвергнуть их обыску и сообщить о них свои

замечания, с тем вместе обращать также

внимание на одежду, нравы, богослужение,

политику, управление, образ жизни...

Корнелиус де Брюин. 1700.

И всё-таки он и сам не слишком понимал, как оказался в Московии. Та странная встреча в Лондоне, в мастерской его друга, модного портретиста Георга Кнеллера[10]. Мужчина в простой одежде, который на холсте приобретал латы, рыцарское вооружение, все знаки королевской власти.

Натурщик? Но Кнеллер относился к нему с полным подобострастием, как и все спутники непонятного незнакомца. Русский десятник Пётр Михайлов! О нём уже ходили легенды: русский царь, инкогнито работавший простым плотником на корабельных верфях, в то время как его посольство, соответственно дипломатическому протоколу, наносило визиты и принимало визиты, ездило на роскошнейших лошадях и в самых дорогих каретах.

Десятник обратил на него внимание после слов Кнеллера. Ещё бы! Прославленный путешественник. Автор вышедшей в Дельфте книги с описаниями и изображениями. Ни одним изданием современники так не зачитывались, ни об одном столько не толковали. Малая Азия, Египет, острова Греческого архипелага, и это после успешных занятий у модного венецианского живописца Карло Лотти.