Привет, Афиноген

Вот и федулинские жители, гуляя по лесу, обязательно хоть на минуту выходили к реке, и многие предпочитали всяким полянкам открытый песочный речной берег и расстилали здесь свои полотенца, одеяла, расставляли раскладные столики и… упивались природой. Детишки не брезговали и купанием, получая массу недоступных умным и осторожным взрослым радостей, — визжали, ныряли, копошились подобно утятам и выскакивали на берег счастливые, облепленные по макушку илом и обрывками газет.

Балкан, гавкнув, с разбегу прыгнул в реку и рассек ее, как моторная лодка, оставив за собой не сразу растаявший черный след. Дети, которых он в воде никогда не кусал, облепили его со всех сторон.

— Эй! — крикнул Карнаухов, со смущением оглянувшись на детиных пап и мам. — Балкан! Окунулся и хватит. Вылезай, разбойник!

Егор думал об одном: быстрее смыться отсюда. Он отлично видел краем глаза веселую компанию — двух девчушек и троих парней, один из которых — жгучий брюнет с узкими монгольскими глазами — и руководил всеми темными делишками Викентия. Девочек он тоже знал. Обе нигде не работали, паслись при своих ребятах. Обе были опасны, коварны и злы, как две осы. Так поглядеть — свистушки на курьих ножках, обе тощие, вертлявые, большеглазые, с дуринкой в голосе. Но никто так ловко и беспощадно, как они, не стравливал городских ребят с деревенскими, или какого–нибудь солдатика, случайно заглянувшего на танцульки, с целой кодлой.

Егор с этой бражкой не сталкивался, избегал, конечно: у них — своя компания, у него — своя, но знал: когда–нибудь столкнется, никуда не деться — город мал. Затрещат зубы и кости, и ихние и его. Он не боялся. Там ребята постарше. Ничего. Унижаться он не станет. Заденут — рукавом не утрется.

Как раз Егор замешкался, не утаил косого взгляда, и услышал голос Николая Егоровича:

— Они? — Не спросил — пробуравил вопросом.

— Кто, папа? Чего?

— Не юли. Они это, я спрашиваю?

Егор представил, что может сейчас произойти. Мгновенно он стал тем, кем был на самом деле, — чутким, неуверенным в себе, бредущим на ощупь в густых потемках восемнадцатого лета, растерянным мальчиком.

— Папочка, ты же не знаешь, на что они способны. Вон тот, с узкими глазами, он припадочный, и те двое, и девицы… не надо, папочка, миленький. Мы в другой раз как–то… Мы их с ребятами. Тебе не надо к ним подходить, папочка! Они уже пьяные, вот сколько бутылок, озверели уже.

Карнаухов его не слышал, широко отмахивал расстояние. Тут и было–то десять метров. Он подошел и встал напротив вожака, за спиной у девиц. Полюбопытствовал:

— Тебя как зовут, парень?

Тот поднял глаза, увидел перед собой пожилого человека, рассмеялся, рассыпался весь мелкими дребезжащими колечками.

— Папахен! Выпить захотелось? Выпивку надо заслужить. Даром — топай в райсобес.

Говоря, он привычно озирался, холодно прикидывая, сколько вокруг таких папаш. Двое ребят заржали, девицы опрокинулись на спину и одна пощекотала пальчиками ногу Николая Егоровича.

— Садись с нами, старичок. Мы тебя приласкаем, — зыркнула глазами на монгола. — Старенький он, Сива, хочется ему согреться. Отлей глоточек.

— Сива — собачье имя, — сказал Карнаухов. — Как тебя отец с матерью назвали? Ну!

В веселой компании произошло замешательство. Вожак Сива начал закручивать странные телодвижения, корчить гримасы — приводил себя в исступление. Подошедший Егор загородил отца сбоку.

— Приключений ищет старикан, — деревянно, низко затарахтел Сива, слепляя веки совсем в безглазье, — ищет, ребятки? И сосунка за собой водит. Пожалел бы мальчонку, фрайер! Мы же его не пожалеем.

Девочки притихли, время их вмешательства истекло. Подоспел момент зашевелиться парням, и один из них, золотозубый, с неживой ухмылкой, ногой подтащил к себе литровую бутылку из–под вермута.

Жест был недвусмысленный.

— Бутылок много, — сказал вдруг Егор, — подать тебе еще одну для другой руки?

— А тебя мы хорошо знаем, — тепло ответил золотозубый. — Ты Кешки Карнаухова братан.

Сива добавил:

— И папахен. Оттуда. Одна семейка. Сынок у них преступник и вор, а батя на пляже хулиганит, честным пацанам отдыхать не дает. Пожалуй, надо мусора вызывать. Может, они наганами вооружены. Начнут шмалять, не увернешься. Место открытое. Попали мы в переделку, ребята!

Девицы попадали теперь животами на землю, заткнули уши и заблажили — не переносят пальбы,

— Ладно, Сива, — сказал Карнаухов. — Сива, так будь Сивой. У меня для тебя совет и предупреждение.

— Может, глотку сначала ополоснешь?

— Совет такой. Отправляйся в милицию и сдай себя в руки правосудия. Хотя не думаю, что ты мой совет примешь. Ума в твоем лице нет, а страха и подлости много… Предупреждение же такое. Если ты, паршивый подонок, хоть на сто шагов когда–нибудь, — Николай Егорович отстреливал слова без осечек, — приблизишься к Викентию, тебе придется вспоминать свое имя уже на больничной койке. Утром приблизишься — вечером больница, вечером приблизишься — утром больница. Это все. Точка. Ты предупрежден.